– Полагаю, саму художницу из подвалов Охраны достать вы уже не смогли.

– И не пытался. Люди, которые наносят Айри подобные оскорбления, исчезают так быстро и так надёжно, что не мне их искать. Моя сестра, видишь ли, не слишком жалует, когда кто-то осуждает её политику, и особенно когда кто-то считает, что желанная ею мировая война – не лучшее, что можно сделать для Керфи. – За саркастичным юмором прорезалась печаль. – Был ещё Нормонт, поэт, сочинивший на неё эпиграмму – и больше он не сочинил ничего, ведь на рудниках трудновато достать чернила и перья… Была Берт, певица, вздумавшая исполнять на званых вечерах балладу о жертвах нынешней тирании, к которым она очень скоро присоединилась… Чудесная, к слову, баллада. Ныне она, естественно, под запретом, как и все песни Берт, и нот не достать – ни этой баллады, ни других её сочинений, но я записал те, что помнил… Конечно, в ссылку они отправлялись под благовидными и подозрительно быстро подвернувшимися предлогами. Вроде убийства любовника из ревности. Кто-то просто пропадал, возвращаясь домой после пирушки с друзьями. Столкнулся в тёмном переулке не с теми людьми, бывает. – Он взялся за отрез сизого бархата, скрывавший от мира прощальный шедевр сгинувшего художника. – Мне не хочется, чтобы она смотрела на меня в часы отдыха, и ещё меньше хочется, чтобы она находилась там, где я работаю. И тем не менее, по моему мнению, она достойна висеть там, где каждый день бывают люди, и не там, где люди мимо неё проходят. Поэтому она здесь. Поэтому обычно я её закрываю.

– А… другие работы Манель? Что стало с ними?

Что-то подсказывало ей: если Айрес наложила вето на песни того, кто посмел пойти против неё, картины она тоже не пощадила.

– Айри вроде бы разделяет постулат, что дети не в ответе за грехи отцов, но на произведения искусства это не распространяется. Естественно, с тех пор работы Манель не в чести, и их поклонники – тоже. Картины, до которых смогла дотянуться Охрана, уничтожили. Те, кто в своё время готов был драться за право украсить новым полотном Манель свою гостиную, стали спешно от них избавляться. Я достал и собрал под своей крышей те, которые смог, – иные из них ты могла видеть по дороге сюда.

Ева вспомнила картины в коридоре, манившие её той ночью, когда она пробиралась в золотую гостиную с Люче в руках.

Запоздало подметила: то, что она сперва приняла за перчатку, было кровью, капающей с белой женской кисти на гору белых костей.

– Айри никогда не понимала красоты. Особенно искусства. Ни его красоты, ни силы, заключенной в нём. Зато она отлично понимает, какую угрозу оно порой может нести. С твоей драконицей она поступила так же: уничтожила нечто прекрасное, даже не попытавшись это понять. – Чужие пальцы на миг легко коснулись её плеча. – Я сожалею.

В этом жесте, как и в голосе, сквозило сочувствие, которого Ева точно не ждала – не от него. Как не ждала от себя горькой кривой улыбки, приправившей её следующие слова:

– А ведь у нас говорят, что красота спасёт мир.

– Красота не спасёт мир. Это мы должны спасать её от мира. – Кейлус отстранённо встряхнул сизый бархат, перекинув его через руку. – Одно из немногих занятий, на которые не жалко потратить жизнь.

– Слуги, которых вы приютили в своём доме, для вас тоже красота?

Её собеседник замер, выдав: этого не ждал уже он.

– Вижу, вы с Тимом о многом успели поговорить. – Стряхнув мгновенную скованность, Кейлус равнодушно пожал плечами. – Мои слуги – сведение счётов. Я отбираю у Айри жизни, которые она сочла необходимым оборвать. Иду против неё и её режима, пусть даже в таких мелочах. Я бы мог, конечно, последовать примеру Манель и её собратьев по несчастью, но их акты открытого неповиновения мне кажутся настолько же глупыми, насколько восхитительными. Они могли сотворить ещё столько прекрасных вещей… принести их в мир, подарить их людям. В подобные времена многие держатся и живут искусством, лишь оно не даёт им сойти с ума. И что же? Вместо этого Манель и подобные ей отважные идиоты ввязались в игры, в которых ничего не смыслили, и погибли ни за что – красиво, безрассудно, бесполезно. Пока они жили и творили, они помогали тысячам. Их гибель не помогла никому, лишь сделала мир ещё беднее и темнее.

– Вы сводите счёты?.. С Айрес? За что?

– Это тебе знать ни к чему.

Ответ был учтивым, но непреклонным. Заставившим Еву смириться: к этому повороту она может приблизиться, но не шагнуть на ждавшую за ним дорогу.

Пока.

– Надо сказать, я удивлён, – сказал Кейлус, помолчав. – Был удивлён ещё вчера, когда ты объяснила, почему меня не убила. Ты поняла натуру моей дорогой сестры, сведя с ней лишь поверхностное знакомство.

Это заставило Еву едва слышно фыркнуть.

– Я посмотрела на неё. Она пустила в меня две стрелы. Я и слова сказать не успела. Не думаю, что это можно назвать знакомством.

Прежде чем Кейлус отвернулся, чтобы снова скрыть «Красную королеву» под плотной тканью, на губах его мелькнула ускользающая улыбка:

– Я же говорил. Айри всегда недоступно было понимание красоты.

Ева следила, как его руки заслоняют их от взгляда королевы, в котором таяло безумное торжество.

– За какую правду вы ответите на вопрос: «Мне кажется, или вы со мной заигрываете»?

От неё отвернулись так безразлично, что Ева почти готова была поверить: все реплики, прозвучавшие с момента, как она опустилась в кресло у камина, ей просто померещились.

– Игра окончена. Я на сегодня услышал достаточно. Ты, полагаю, тоже. – Проследовав к дверям, Кейлус распахнул одну, чтобы многозначительно встать у порога. – Доброй ночи.

Она вышла, не прекословя. Действительно услышав достаточно – и куда больше, чем ожидала.

На самом деле затеянная игра изначально была нечестной. Если Кейлус Тибель безошибочно распознавал её ложь, Ева не могла ручаться, что хоть что-то из рассказанного им – правда. Ей оставалось только верить в своё чутьё и верить ему – человеку, верить которому у неё не было ни единой причины.

Знать бы ещё почему, понимая это, она всё равно верит.

* * *

Второй вечер своего заключения Гербеуэрт тир Рейоль встречал, сидя на аккуратно застеленной кровати в отведённых ему покоях и прижав пальцы к вискам.

Ночевать в этих покоях ему было далеко не впервой. Когда-то он даже радовался возможности встретить ночь здесь вместо того, чтобы возвращаться домой. Пусть Айрес