Сердар пристально посмотрел на него. Махнул рукой в сторону третьего из приспешников Кочы.

— Выйди вперед, ученик, — мальчик повиновался. У него дрожали ноги. — Кто велел тебе сказать, что ваджи нанес оскорбление?

Сердар знает ответ, подумал Дамаз. Они все знают. Но суть вопроса заключалась не в этом. Не так ли? И этот тоже оказался храбрым не по годам. У него были очень светлые волосы, почти белые.

— Сердар, если я отвечу, это покроет позором весь мой полк. Простите меня. Пожалуйста.

Дамаз на мгновение закрыл глаза. Потом открыл их и посмотрел на беловолосого мальчика. Сердар сказал, тихо, как всегда:

— Они достаточно храбрые, чтобы быть Джанни, но никому не позволено отказываться отвечать на вопросы командира. Сорок ударов плетью. Если выживут, могут вернуться в третий полк. Уведите их.

Один из стражников у ворот отдал приказ, подошли другие. Дамаз смотрел, как уводят трех мальчиков, назад, по дорожке, как они исчезли за поворотом и пропали из виду.

Его охватило горе. Это он сделал. Двадцать ударов плетью могут убить мужчину. А эти трое были младше него, и более щуплыми. А третьего мальчика собираются…

Нет времени думать об этом.

— Вы, двое, — произнес сердар. — Подойти ко мне. Быстро!

Дамаз и Кочы шагнули вперед, как на параде. Остановились перед командующим. Сейчас света стало много, от факелов и фонарей.

Вокруг стояла толпа, ее края тонули в темноте. Облака исчезли, луна сияла, ночь была юной, как девушка, в городе ждали разные удовольствия. Однако ради такого удовольствия стоило задержаться.

— Тебе стыдно, Джанни?

Сердар смотрел на него, не на Кочы. Дамаз сделал шаг вперед, как положено, держась так прямо, как только мог. «Ты — копье, — всегда говорил их тренер. — Ты готов по приказу взлететь и помчаться вперед».

— Нет, не стыдно, сердар, — ответил он.

Послышался ропот.

— А почему нет?

— Я спросил совета у более мудрого человека, сердар. Надеялся помешать нападению, которое покроет позором лагерь. Я пришел один и был готов умереть за нашу честь. Мне… мне грустно, сердар.

— Неподходящее чувство для Джанни, ученик.

— Даже… если теряешь товарищей, сердар?

Снова ропот. Он старался дышать нормально. На лице сердара нельзя было увидеть никакого выражения, даже при свете фонарей. Он сказал:

— Если товарищи позорят звание Джанни, их не стоит оплакивать.

— Да, сердар, — ответил Дамаз.

— Ты также сожалеешь, что залез на ту крышу?

По-видимому, Касим все ему рассказал.

— Нет, сердар. Мне нужно было удостовериться, перед тем, как я начну действовать, что я услышал все правильно. Чтобы поступить… по справедливости и по чести.

— Ты мог бы пойти к командиру.

— Сердар, только если бы был полностью уверен. Мне все равно нужно было сначала залезть на крышу. После этого я пошел к моему учителю.

— После того, как убедился?

Дамаз кивнул.

— Да, сердар.

Ему показалось, что он увидел слабый намек на улыбку. «Так мог бы улыбаться волк», — подумал Дамаз.

— Но не к командиру твоего полка или к командирам в твоей казарме?

Дамаз почувствовал, что у него начинают дрожать руки. Он плотно прижал их к бокам.

— Сердар, я надеялся, что с этой глупой выходкой учеников можно будет разобраться самим, не тревожа вышестоящих командиров. Если я сделал ошибку, я глубоко сожалею и… меня следует наказать за это.

— Ты думал, что эти четверо послушаются тебя и остановятся?

Где-то на свете, подумал Дамаз, люди в этот момент счастливы. Он ответил:

— Сердар, я предполагал, что трое из них могут меня послушаться. И тогда нас останется двое.

Слышался шум ветра в кипарисах. Пламя факелов колебалось и трепетало, они дымили.

— Ученик! — сердар повернулся к Кочы, и тот шагнул вперед и встал рядом с Дамазом, еще одно копье. — Ты бы пошел один, чтобы напасть на ваджи сегодня вечером?

Невероятный вопрос, подумал Дамаз. Все происходящее невероятно, и стало невероятным с того момента, когда под деревьями раздался этот холодный голос.

Он услышал, как ответил Кочы, ровным голосом:

— Нет, сердар. Я бы сразился с этим человеком за то… за то, что он опозорил третий полк, к которому я принадлежу.

Умно.

Или нет.

— Нет. Для нас нет никакого позора в том, что он сделал, — произнес громкий, ясный голос, такой же холодный. — Он выступил в одиночку, один против четырех наших, — это произнес командир Кочы. Кочы не шевельнулся.

Сердар всех Джанни в Мулькаре сказал:

— Очень хорошо. Вот что сейчас произойдет. Эти двое сразятся друг с другом. Здесь, у нас на глазах. Победивший в этой схватке будет переведен в ранг бойцов своего полка.

— Сердар, разве это справедливо? — это впервые заговорил командир Дамаза. — Наш ученик действовал честно и следуя совету. А другой…

— Мы — солдаты, командир. Не судьи и не священнослужители. Тот, другой, уговорил трех человек присоединиться к нему. Он — лидер и готов убивать. Мне такие люди могут пригодиться.

— Вы говорите, что одного повысят до звания бойца, сердар, — это сказал Касим. — А второй?

Сердар казался удивленным.

— Второй погибнет, учитель Касим. Они будут биться на кинжалах. Освободите место и принесите еще светильников.

На то, чтобы расчистить место для схватки, ушло меньше времени, чем можно было ожидать. Принесли еще фонарей, множество людей образовали круг на гравиевой дорожке, окружили возбужденной толпой место боя.

Дамаз видел, что зрители уже начали заключать пари. Женщин и вино можно найти в городе в любую ночь, а схватка двух мальчиков, да еще со смертельным исходом, — памятное событие.

Он стоял на одном конце овального пятачка и слушал шум толпы, радостно ожидающей чьей-то гибели. Сердар занял позицию напротив середины овала, рядом стояли два командира. Кочы встал напротив Дамаза. Он выглядел спокойным и уверенным в себе, ритмично покачивался вперед и назад, перенося вес с одной ноги на другую.

Дамаз пристально вгляделся в него сквозь огонь и дым, и кое-что понял: его противник не уверен в себе. Дамаз помнил Кочы в моменты перед учебными сражениями, когда один полк бился с другим. В такие минуты он стоял совершенно неподвижно, возвышаясь над многими другими бойцами, действовал быстрее, чем почти все остальные. В таких сражениях использовали только оружие из дерева, и самое худшее, что могло с тобой случиться, — это сломанная кость.