Машина дернулась вперед, и я полетела на Маринку, та – в дверь, но на ногах мы удержались.

– Началось давление на задержанного, – буркнула Маринка, отпихивая меня. – Паша, ты нас спасешь?

– Черт, отец сегодня дежурит! – охнул Паша. – Влетит мне!

– Прощай, друг! – театрально взвыл Кабан. – Твой домашний арест продлится вечно!

Паша дотянулся и влепил ему затрещину, еле удержавшись на ногах. Я вцепилась в решетку на окне, отделяющем нас от кабины водителя. Ехать нам всего ничего, но кажется, этот за рулем постарался сделать все, чтобы мы успели соскучиться по твердой земле. Ну или вообразил себя Шумахером. Он включил мигалки, на светофоре пролез на перекресток, на секунду снизил скорость и рванул так, что я опять полетела на Маринку.

– Держись уже, мешок!

– Сама держись!

Когда мы все-таки доехали, у меня прибавилось синяков, а Маринка хромала (я здорово наступила ей на ногу).

– Выгружаемся! – Бесцветный открыл дверь, и в свете фонаря я заметила, что да, глаза действительно розоватые.

Мы прошли мимо Пашиного отца – дежурного, сидящего по ту сторону маленького окошка, и я подумала, что он здесь пожизненно – ну, до пенсии, а значит, еще ничего, нам почти повезло. И еще я не могла отделаться от мысли, что это чья-то дурацкая шутка, только первое апреля было давно. Паша вжал голову в плечи, и я за ним, Игорек помахал, типа «свои!», а Кабан без затей бросил:

– Здрасьте, дядь Саш!

Я плохо видела лицо Пашиного отца за этим зарешеченным окошком, к тому же он сразу поднялся и вышел к нам через боковую дверь.

– Здрасьте-здрасьте. – Он вопросительно взглянул на Бесцветного, но тот ничего толком не объяснил:

– На школьном дворе поймал.

– На пустыре! – заныл Кабан. – И мы ничего не сделали!

– Пусть подождут пока… С тобой я после поговорю, – бросил Пашин отец и ушел обратно на свой пост.

23:53

Бесцветный вел нас по коридору, мимо закрытых дверей кабинетов, раза два или три повернул, как будто водил кругами.

– Вот теперь ваш дом.

Он остановился у «обезьянника», где уже спала тетка, вроде нашей бабы Зои только погрязнее. А ее-то за что?

– Погодите, за ключами схожу.

Он толкнул дверь в ближайший кабинет, вошел, но не закрыл за собой. Я слышала его «привет», «поставь чайник» и даже «опять этот все бутерброды слопал» – и вообще ни слова про нас, как будто это все ничего не значит: то, что мы здесь, его интересовало меньше чайника.

Он вышел, звеня ключами, отпер дверь соседнего кабинета и подтолкнул нас внутрь. Кажется, мы хором выдохнули тогда: никому не хотелось торчать в «обезьяннике». А кабинет – что кабинет: да мы полжизни проводим в кабинетах, как все школьники!

– Соседку не разбудите, она нервная.

Мы вошли молча и выстроились по стеночке, оглядывая обстановку: два стола, четыре стула, шкаф с бумагами…

Бесцветный запер нас и вместе со вторым шумно ушел по коридору. В соседнем кабинете кто-то был, и мы слышали оглушительный дурацкий разговор. То ли о футболе, то ли о хоккее, тяжелый хриплый голос между ругательствами повторял «забили-забили», а другой, помоложе, уверял его, что все не так плохо.

– Кто-нибудь что-нибудь понял? – спросил Игорек у своих ботинок.

– Точно, что не баб Зоя их вызвала.

– Не важно, кто вызвал, важно, что теперь будет.

– Да ничего не будет. Формально мы несовершеннолетние, попугают и родителям сдадут. Было бы за что.

– Родителям? – хмыкнул Паша. – Все из-за твоей принцессы! Было бы кого спасать!

– Да ладно тебе! – говорю.

– Не «ладно»! Ты моего отца не знаешь!

– Его не узнаешь… Ну прости, правда глупо вышло.

– Глупо, ага! Тебе глупо, а мне… Я уж молчу, что плакал мой новый комп!

– Не ной, – вступился Кабан, – заработаешь. Я на лето в автосервис устроился, там еще один нужен.

– Умеешь ты утешить, Кабан.

– Не завидуй, Маринка, возьмем тебя автомаляром. Ты ведь на художника учиться хотела?

Мы захихикали, и стало немножко легче, хотя Паша дуться не перестал.

А Кабану хоть потоп:

– Да ничего нам не будет! Родителям позвонят, чтобы нас забрали, и все. Поздно уже, комендантский час никто не отменял.

Это было правдой, да не правдой. Когда ловили того маньяка, комендантский час действительно был, но вот так нас никто не задерживал. Просто гоняли с улиц, нередко бабушки сами отыскивали нас то в кино, то в беседке у школьного двора… А потом – все. Маньяка поймали и про комендантский час забыли. Может, его и не отменял никто, но всем стало плевать.

– …А можно и не ждать, пока он там выкроит минутку, чтобы позвонить… Что бы вы без меня делали! – Кабан достал «трубу» и стал тыкать в кнопки.

Из всей компании у него у одного есть сотовый, и он старается не брать его на улицу – только если в коридоре поймают и сунут в карман. Не жизнь, а каторга! Собачка на веревочке! Кажется, это первый раз, когда телефон Кабана оказался кстати.

– Мы в полиции, мам! – радостно сообщил Кабан.

Я не слышала, что ему отвечают, но по лицу его было видно, что ничего хорошего. Собственно, он только это и произнес: «Мы в полиции, мам», а потом молчал минуты три, давая матери высказать все, что она думает о случившемся.

– Скажи честно, ты не в первый раз здесь? – спросил Игорек, когда Кабан сложил трубку.

Тот смущенно пожал плечами:

– Что я, маленький, что ли? Обещала подъехать и вашим позвонить.

– Черт!

00:15

Паша дулся. Я плюхнулась на один из кондовых стульев и стала рисовать на пыльном стекле, которым был покрыт стол. Под стеклом лежали жуткие древние черно-белые фотки: на одной – безликий мужик, повешенный на дереве зимой, и надпись ручкой «Так будет с каждым». Качество не давало обмануться: снимали в прошлом веке на утюг, причем чугунный. На другой фотке – я вообще не поняла что: мешанина грязных тряпок и, кажется, волос на грязнющем бетонном полу. Грязь на фотографии глянцево блестела и от этого выглядела чистой, даже вымытой на фоне всего остального. Подписи не было, можно было только гадать, что это и где. На третьей – ряд гаражей, не помню такого у нас в городе, на переднем плане очень грязный снег. Можно догадаться, что там не варенье разлили, но на фоне остальных фотка выглядела почти невинно: пейзаж, и все.

– Ну и картиночки! – заценил подошедший Кабан.

– Специально, чтобы давить тебе на психику.

– Да ладно, фотки черно-белые, не видно толком ничего.

– Ну вот тебе цветные! – Игорек, стоящий у другого стола, смахнул со стекла пыль.