– Я тоже не видел фотки, – согласился Паша.

– А отец?

– Наверное… Да! Еще говорил: «Такую рожу не в газеты, а на двери банков вешать надо, чтобы грабителей отпугивать».

– И для газеты его не сфоткали, – закончил Кабан. – Потому что не было никакого маньяка, Паша. Живой человек на такое не способен, тут явно что-то не то. Не станет же милиционер говорить: «Людей находят по частям, но в целой одежде, а я не знаю, от чего они погибли – должно быть, какая-то мистика…» Он придумает маньяка: самое простое – арестует какого-нибудь бродягу, заставит признаться…

– Заткнись! – Пашин отец работает в милиции, и за такие разговоры от Паши можно огрести. Даже Кабану.

– Так ты же его не видел!

– Я и бабушку твою не видел – я ж не говорю, что она призрак!

Мы заржали.

Когда Кабан рассказывает о привидениях, никакой страшилки не получается. Он ростом два метра, лысый и почти квадратный, если смотреть против света. Мальчик из сериала про бандитов. Когда он рассуждает о привидениях, поет что-нибудь лирическое да просто пытается серьезно говорить, – всех пробивает на ржач.

– Призрак мясорубки в старом театре! – веселилась Маринка. – А что, говорят, в войну там столовка была. Или после…

Паша улыбнулся – похоже, оттаял:

– Просто есть такое понятие, Кабанчик, как тайна следствия. То, что в газетах не печатали его фоток, еще не значит, что его не было.

– А я все-таки думаю, что это какая-то потусторонняя тварь из старого особняка. Все ведь были найдены в основном в театре. Старейшее здание в городе. Таких старых домов без призраков не бывает.

– Ты сам там «Трех мушкетеров» смотрел в третьем классе. И орал на весь зал! Все призраки давно бы разбежались!

– Это когда он не был заброшенным. А теперь…

– А теперь маньяк убивал в заброшке, чтобы никто не заметил, вот и все.

Про тела, найденные в театре, бабушки нам читали в местных газетах весь прошлый год вместо сказок на ночь. Они же тогда устроили комендантский час. Как стемнеет (а осенью это часов в шесть), всех загоняли домой – и попробуй не послушаться: «Участковому позвоню, он тебе мозги вправит!» Он и вправлял: не ленился приходить к нам домой и в школу рассказывать, кого конкретно и с какими повреждениями нашли. Я неделю есть не могла, а Пашку отец вообще из дома не выпускал. Да-да. «Для твоей же безопасности».

Игорек молча пнул Кабана по коленке – так, чтобы на непробиваемом Кабановом лице хотя бы появилось хоть какое-то выражение, пусть даже боли. Все знали, и Кабан тоже: один из погибших от рук того психопата был двоюродный брат Игорька.

– Дурак ты, Кабаныч, – буркнула Маринка и полезла прутиком в золу добывать еще сырую картошку. Никто ее не остановил.

Я рассматривала свои сапоги и сковыривала траурными ногтями налипшую грязь, делая вид, что она увлекает меня больше, чем этот разговор. Паша взял котелок и пошел за водой. Кабан неожиданно заупрямился:

– Я говорю как есть! Не бывает старых домов без призраков! И сейчас в том театре можно увидеть свет в окнах и услышать голоса…

– Хватит! – рыкнула Маринка. – Соври еще, что слышал!

– Я – нет. А пацаны из девятого…

Кабан бесстыже врал. Во-первых, с пацанами из девятого он в контрах еще с весны. Не знаю, кто кому что сказал или сделал, но в нашей компании Кабан появился где-то в апреле, а до этого водился только с мелкотой. Может, ему нравилось выделяться на их фоне? Я не знаю. Знаю, что с девятыми он больше не общается, даже в школе. Такие вещи всегда на виду, так что нам может не заливать.

– Ты когда с ними в последний раз разговаривал, – спрашиваю, – с пацанами из девятого?

– Давно, – согласился Кабан.

Подошел Паша с полным котелком и стал пристраивать его на палку над костром, то и дело расплескивая воду. Вода шипела, попадая в огонь, и у Паши было такое лицо, будто это он шипит.

– …Когда еще первого нашли… Ребята слышали вроде как стоны… И свет в окне, слабый, как от свечи или фонарика.

– Ну и чем тебе не маньяк?

– Тем, что в ту ночь там была охрана!

– Ты-то откуда знаешь? – глупо спросил Паша.

Все знают, что охранником в нашем театре работал отец Кабана. Пока не уволили. Это увольнение и стало тем поворотным моментом, с которого старый дом становится заброшенной рухлядью. Когда-то это был особняк, красивый, с лепниной, я на старых фотках видела. В войну его забрали под госпиталь, потом сделали столовку, потом клуб, потом театр и опять клуб… Театром он был уже на нашей памяти, вот мы его так и зовем. А сейчас он просто развалюха, куда даже бродяги боятся заглядывать, потому что рухнет вот-вот. Отца Кабана потому и уволили, что дом объявили аварийным. Хотя и охранять там к тому времени было уже нечего.

– Знаю.

– Точно! – спохватился Паша. – Твоего отца тогда допрашивали: ничего не видел, ничего не слышал, охранничек… Еле выпустили вообще…

– Ну! Вспомнил наконец!

– Допустим. Только при чем здесь призраки?

– При том, что человек себя обнаружит. А призрак может убить так, что никакая охрана и не проснется. И кстати: если маньяка давно поймали, то почему ночью в театре до сих пор происходит странное?

Маринка швырнула в костер недоеденную полусырую картофелину. Я наконец-то сковырнула упрямую грязь с сапога.

– Да что происходит-то? – спрашиваю.

– Шевеление, Ленчик, шевеление. Свет, звуки…

– Бомжи.

– А Леха тоже из-за них пропал? Если маньяк уже давно в тюрьме…

– Не смешно.

В маленьком городе не так часто пропадают люди, и Леху, семиклашку, пропавшего вчера вечером, до сих пор ищет вся улица. Мы впятером с утра носились по заброшкам в старой части города – понятно, почему Кабану на ум пришли призраки. Жутковато там, даже днем. Полно пересохших колодцев, куда может свалиться любопытный пацан, старых домов, которые в любой момент могут осыпаться ему на голову… В общем, если искать, то там. И мы искали. Только до того театра не дошли, потому что нас выловила баба Зоя и отправила пропалывать школьный огород, раздав подзатыльники для мотивации и полведра старой картошки авансом. Стыдно, но у меня гора с плеч свалилась, когда мы оттуда ушли.

– Думай, что говоришь, Кабан. Это же не игрушки!

– Да я что… – Кабан замолчал и тоже уставился на грязные сапоги. – Я к тому, что в особняк завтра сходить надо.

– Надо-надо! – поддержал Игорек. – Может, там тупо стена внутри обвалилась: сидит пацан, не может выбраться, а мы тут…

Я подкатила к себе картофелину из костра, Паша достал перочинный ножик и ткнул:

– Готова.

Все сразу стали выковыривать картошку, как будто страшно оголодали. Я торопилась набить рот, чтобы не участвовать в этом дурацком разговоре: кажется, Кабан был уже сам не рад, что его затеял. Перебрасывая горячую картофелину с ладони на ладонь, я ковыряла ее ногтями, осторожно очищая. Паша достал соль в желтой капсуле от киндер-сюрприза и передал по кругу.