Слушая, достал из шкафа картонную папку, листы бумаги, начал записывать за стариком. Он замолчал, глядя с каким-то детским вниманием.

– Так берешься? Поможешь?

– Конечно, вы же за этим пришли. Но дело у вас непростое. Нельзя завещать все имущество постороннему человеку, когда есть прямой наследник.

– Это как это? Завещать нельзя?

– Все объясню, а сейчас… – Не зная, как его назвать, воспользовался этим смешным обращением: – Дедушка Юлий, как ваша фамилия?

Регистрируя дело, постарался растолковать ему принципы наследственного права, основанного на приоритете семьи и ограничении индивидуального произвола наследодателя. Он затосковал. Так что ж, ничего не выйдет? А бывает так, что кому хочу, тому и завещаю?

Ответил, что в других странах бывает. Он заволновался: разве так не справедливее? Подбирая понятные слова, прочел целую лекцию о противоречивой сути наследования. Он вдруг просветлел.

– А ты тоже умный! Придумаешь что-нибудь! Ну, говори, советуй, спрашивай.

– Когда вы последний раз видели сына? Где он и чем занимается? Вы в переписке? Он вас поддерживает – деньгами или как-то иначе? Он был на похоронах матери? У него есть свои дети? Расскажите, я помечу что нужно.

Он пошарил по столу руками, свесил голову. И вдруг растянул рот, сморщил щеки и посмотрел этим ужасным беспомощно детским взглядом.

– Так тебе жизнь мою рассказать? – Помолчал, утер глаза. – Я расскажу. Ведь была жизнь. А иногда кажется, что не было. А ты разве не нальешь? Я ж вижу.

Только тут и я увидел. На окне, выходящем в сад, стоял шоколадно-блестящий кувшин с непонятной фигуркой на крышке. То ли зверь, то ли птица. И шесть керамических стопок. Налил старику. Подумав, и себе тоже.

– Вот люблю выпить, и все ведь хорошо. А с ним такая беда. И себя виноватым чувствую. Сам сколько раз предлагал посидеть вместе за стаканчиком. А не надо было. Ему нельзя. Ты о нем всякое услышишь.

– Уже слышал. И видел. Вполне хватило.

– Ты с налету не суди. Это болезнь. Вчера его бумагомарака сбил. Да и что было? Он же не буянил. Ничего ж не было. Он никогда не буянит, ты не думай. – Повздыхал, допил, снова протянул стакан. – Ты не поверишь, я тоже в столице родился. Мальцом море видел. Хорошо помню. А потом даже не знаю. Диктатура была. Родителей сослали. Значит, и меня тоже. Родители померли, сиротой остался, к фабрике прикрепили. В армию не взяли: туберкулез. Как-то аж сюда докатился. И такие чудеса – выздоровел. Воду пил целебную. Никуда больше не уезжал. Женился. Любил покойницу. Старуха у меня добрая была, молодая, красивая. Да и я ничего себе. Двое деток, сынок и дочка. А потом холера. Холера тут была, мор. Такая беда, померла девочка. Покойница все глаза выплакала. Сынок остался. Надышаться не могли. Но скоро подрос, и как подменили. Не любил он нас. Не хочу, говорит, с вами жить. Матросом, говорит, хочу. Мы с покойницей отговаривали. Хорошо ведь здесь. Нет, сбежал из дома. Деньги прихватил. Подсмотрел, где у покойницы тайничок. Да это ладно, сами бы дали, если так невтерпеж… Четыре года ни слуху, ни духу. Думали, в живых нет. А потом письмо. Ведь поступил матросом. Плавал. Может, оттого это, что я на море родился? Ты как думаешь?

Ответил, что очень вероятно. И спросил:

– Где же он сейчас? Сколько ему лет?

Старик молча жевал губами и тряс головой. Ужас, он не мог вспомнить, сколько лет сыну. Наконец, прошептал: «Лет сорок».

– Главное, есть ли у него дети! Поймите, даже если вы лишаете сына наследства, вы не можете ущемлять права несовершеннолетних внуков.

Он опять утер глаза.

– Нету у него детей. А у меня внуков. Вот только Гай. Наполовину сын, наполовину внук, а на третью половину нянька. А другой раз я ему нянька. Так и живем.

Повторяя и повторяя вопросы, выяснил: сын в столице, на похоронах матери не был, больше не плавает, держит в порту то ли склад, то ли лавку, помогать не помогает, пишет к праздникам, живет неплохо, а детей нет.

– Какого он характера?

– Да откуда ж мне знать, какого он характера! – по-настоящему заплакал старик. Потекли жуткие, крупные, мутные слезы. – Был сыночек-душенька, а был и такой, что не подходи. Сколько лет прошло, как он сбежал? Больше двадцати! Я ж его два раза только видел. Первый раз – он сам приехал. Матрос, из себя молодец. Обезьянку привез. Сама серенькая, мордочка черненькая. Долго у нас жила. Это уж потом ее собака загрызла. А второй раз перед событиями. Незадолго. До нас не доехал, а написал, что будет по делам – ну, в городе одном за Рекой. Мы со старухой сами ездили повидаться. Вот и все. Не знаю, чего тебе еще рассказать. Ничего больше и не было.

Кое-как успокоил я его, налил вина. Сказал, что его сын в любом случае сможет оспорить завещание. Найдет советчиков, в суде у него будет очень сильная позиция… Гай станет с ним судиться?

– Не станет, – вздохнул старик. – Сразу уступит. И ничего нельзя сделать? Все напрасно?

Кроличьи уши задрожали. Сейчас опять разрыдается.

– Будете плакать, не буду говорить – Он притих, заморгал. – Слушайте внимательно. Вы же воевали, получили тяжелое ранение?

– Ох, правда, как только жив остался… – Мы сделаем вам билет инвалида боевых действий на границе. – Да я ж вроде ничего, скриплю? Кто мне его даст? – Сегодня же договорюсь о медицинской комиссии. У вас есть какие-нибудь документы об участии в боях? Любые: например, справка из госпиталя. – Документы покойница хранила, у меня с тех пор руки не подымаются коробку открыть. – Принесите коробку. И свидетелей соберем. И получим билет ветерана-инвалида. Гай у вас работает по договору? – Ннеет… просто работает. – Подпишем с ним договор, что он ваш ученик-подмастерье. Он согласится, если такой умный? – Что ты цепляешься? Согласится, конечно. – Дальше так. Инвалид имеет право на опекуна-помощника. – Да я ж на ногах, работаю! – Что работаете, это ваше личное геройство. Вам полагается пенсия. И я добьюсь, что назначат. Но это, может, и не сразу. А сразу мы запишемГая помощником ветерана-инвалида. Все ясно? Сами же говорите, что он вам нянька. Этот умник не откажется? – От чего не откажется? Не понимаю – Быть вашей нянькой по всем бумагам он согласится? – Да, да, это да. – Вот и прекрасно. Своей няньке вы на определенных условиях подарите дом и мастерскую. Не завещанием нужно действовать, а дарением! – Это как это, завещать не могу, а подарить могу? – Совершенно верно. Налог будет самый маленький, раз вы живете вместе, а он ваш ученик и опекун. – Значит, получится? Прямо сейчас можно? – Никаких «прямо сейчас». Действуем шаг за шагом. Сначала – боевая инвалидность. За ней – опекунство. Вашего умника Гая на комиссию с собой возьмите. Да зачем, я и сам хожу. – Да затем, что он вам помощник…

– Он один у меня и есть… – забормотал старик и опять растекся слезами.

Кроличьих ушей было жалко, но я уже чувствовал какой-то веселый подъем сил, страх испарился. Дело выстраивалось ясно и победно. Внушительно прикрикнул: