Наверное, гости уже отставили кубки и прислушивались с удивлением. Беленький комочек на груди царя пищал: «Нет, нет, не отдавай, защити!» – «Не отдам, – успокоил его царь. – Я никогда не нарушаю своего слова». – «Не нарушай, – согласился сокол. – У тебя есть голубятни. Я не прошу именно этого голубя, раз ты обещал ему защиту. Дай любого другого. Я его разорву и накормлю детей».

Мне кажется, гости уже начали вскакивать с мест и тесниться поближе. Но пока еще молча. «Нет, – сказал царь. – По справедливости я не могу отдать на растерзание невинного вместо другого невинного». – «По справедливости ты и меня не можешь обрекать на голодную смерть, – стоял на своем сокол. – Не по злой воле я питаюсь живым мясом, а по своей природе. Такова сила вещей. Я измучен и не в силах начать новую охоту. Накорми меня». Тогда царь сказал: «Если я вырежу кусок мяса из собственного тела, ты его примешь?» – «Да, – ответил хищник, – такую пищу я приму. Но будет ли твой поступок разумным? Не лучше ли отдать мою законную добычу?» – «Ради тех, кто ищет у меня убежища и помощи, я готов пожертвовать самой жизнью», – сказал царь.

Потрясенные гости зашумели. «Прогони, прогони его!» – убеждали одни. «Отдай, отдай ему добычу!» – кричали другие. А третьи взывали к голубю: «Пожертвуй собой! Спаси царя!» Голубок встрепенулся, уронил головку и лишился чувств.

Царь остановил суматоху одним движением руки и взялся за большой острый нож. «Постой, – сказал хищник. – Если выкупаешь жизнь жертвы, выкупай равным весом». Наверное, царь и гости не сразу поняли, что это значит. «Вели принести весы», – объяснил сокол. Принесли маленькие весы. Блестящие, светлые. Наверное, серебряные. На одну чашу положили голубка, похожего на горстку белых лепестков, а на другую царь твердой рукой бросил кусок собственного мяса, которое бестрепетно вырезал из бедра. По серебру потекла кровь. Чаши весов поколебались, но беленький комочек слегка перевешивал. Царь опять взялся за нож и отрезал еще кусок. А потом еще и еще. Но чаша с маленькой птичкой все равно стояла чуть-чуть ниже. «Это злое колдовство! – в отчаянии закричали гости. – Враги покушаются на царя. Убейте скорее проклятых птиц, и ту, и другую». Но царь опять остановил шум и приказал принести большие весы. «Здоровье и сама жизнь не вечны, – сказал он. – Вечен только долг милосердия, справедливости и верности». Истекая кровью, царь сам шагнул на чашу больших весов. Но беленький комочек все равно перевешивал. «Что же делать, мудрый царь? – сказал хищник. – Ты обещал равным весом. Позови кого-нибудь, кто согласен отдать жизнь вместе с тобой».

Я до того заслушался, что даже вмешался – по примеру царя остановив сказку движением руки:

– Постойте, царевна-сказочница! Неужели чаши не уравновесились?

– Да, правда, рассказывают и так, что уравновесились. Что это добрые боги превратились в птиц. Они хотели испытать искренность царской добродетели. Убедившись, что царь и правда готов пожертвовать собой, они приняли свой величественный и ослепительный облик, залечили раны праведника, вернули ему не только здоровье, но и молодость. Хотя Старый Медведь говорит, что молодость – вряд ли. Это, говорит, уже лишнее. Потом боги произнесли хвалу самоотверженному герою и просили у него прощения. А царь сказал: «Для меня было счастьем, что вы сочли меня достойным испытания». Еще добавляют иногда странную подробность, будто сначала царь предлагал буйвола, оленя или кабана взамен голубя, но я об этом и упоминать не стала. Тогда в истории смысла нет.

– А вы думаете, пир был вегетарианский?

– Интересно было бы знать. Но ведь у настоящего сказочника не спросишь.

– Простите, царевна. Вы настоящая сказочница, и я не должен был спрашивать.

Старшие сестры смотрели как-то даже не по-сестрински, а по-матерински. Царевна улыбнулась и опустила пронзительные ресницы.

– Нет, чаши не уравновесились. А дальше… Дальше то, что подданные тоже следовали долгу. И любили царя. Нашлись добровольцы, которые вместе с ним встали на чашу весов. Но крохотный голубок все равно перевешивал. Наверное, гости уже не кричали. Наверное, многие в ужасе пятились оттуда. «Отрекись от своего слова, государь, – сказал сокол. – Или позови тех, кому ты можешь приказывать». – «Слово нерушимо, долг суров, милосердие превыше всего», – ответил царь и повелел своим детям встать рядом с ним. Тут однажды рассказали так, что кончилось совсем плохо. Царь приказывал, а люди шли и шли. Царские жены и сестры по долгу любви, царские министры и военачальники по долгу присяги, царские слуги по долгу преданности – все вставали на весы, а те таинственным образом все увеличивались в размерах. Но голубок перевешивал. «Все мое царство кладу на весы!» – собрав последние силы, крикнул царь. И вздрогнула земля, затрещали, ломаясь, деревья. Сокол обернулся огромным страшным драконом, сожрал сперва царя, потом голубя и взревел, вздымая ревом бурю: «Теперь я ваш царь!» Но обычно рассказывают иначе. Когда царь пожертвовал детьми, чаши заколебались. «Кто ты такой?» – спросил царь у хищника. «Я тот, кому принадлежит твоя жизнь, – ответил сокол. – Но весы колеблются. Скажи, государь, а кто ты такой?» – «Я тот, кто до конца был верен долгу». Чаши остановились. Голубок опять перевешивал. «Кого ты теперь позовешь?» – усмехнулся хищник. «Спроси снова, – прохрипел царь. – Кто я такой?» – «Спрашиваю, говори». – «Я тот, кто погубил свою страну». Едва он произнес это, как чаши уравновесились. «Может, еще не погубил, – сказал сокол. – Ответь, мудрый, почему невесомые перышки перетягивали вас всех?» – «Я понял, – прошептал царь. – Этот голубь – вся несправедливость мира. Перевесить ее не хватает наших жизней». – «Нет, – покачал головой сокол. – Попробуй еще раз». – «Тогда это сама сила вещей». – «Нет, голубь – всего лишь маленькая птица. Если в третий раз ошибешься, погубишь страну». Царь надолго замолчал. Сотни глаз смотрели на него в ужасном ожидании. Подозреваю, что многие хотели бы подсказать ему правильный ответ. Но стояла тишина. Только хищник пощелкивал клювом с угрозой или насмешкой. Наконец, раздался слабый голос царя: «Это не голубь перевешивал всех нас. Перевешивало мое неразумие, которое вместе с ним лежало на чаше весов и росло с каждой новой жертвой». Пока он говорил, чаша с людьми опустилась. А сокол взмахнул крыльями и взвился ввысь. «Так это ты – сила вещей?!» – крикнул ему царь. Но сокол не отвечал, и скоро черная точка растаяла в солнечном небе.

– Ну что, переживаешь?

Услышав этот вопрос в первый раз, я не понял, о чем речь, хотя заверил, что «переживаю» и даже изо всех сил: лицо вопрошателя ясно выражало одобрение. Оказывается, волноваться мне полагалось из-за лекции. «Такой молодой!» Наверное, лекторов здесь представляли седобородыми и в очках. Нисколько я не волновался. Какой должна быть лекция, чтобы ее благополучно дослушали, готов объяснить любому профессору. Во-первых, короткой. Если по самой сути она короткой быть не может, надо порезать ее на куски. Во-вторых, сюжетной. Высшее мастерство – интрига мысли. Но от меня сейчас таких взлетов не требуется, хватит и драматической истории. В-третьих, надо постоянно тормошить слушателей, чтоб не спали, а участвовали. В-четвертых, ни в коем случае не нудеть по написанному.