Саварус – «белыми и округлыми плечами, как у женщины»910; Максим носит «элегантный» редингот, зауженный в талии, как у «хорошенькой женщины»911; у Рафаэля «красивое печальное лицо»912. В начале XIX века мужская красота впервые перенимает некоторые характеристики, традиционно связывавшиеся с женственным обликом. Нравы смягчаются, в особенности в отношении распределения прав. Социальное превосходство мужчины XIX века, века «равенства», больше не может выражаться в деспотичности и грубости.

Впрочем, сила по-прежнему в цене. Например, Марсе, «самый хорошенький юноша Парижа», герой бальзаковского романа «Златоокая девушка», наделен в равной степени «ловкостью обезьяны и бесстрашием льва»913; несмотря на «нежный и скромный» вид, он способен «устрашающе размахивать ногами или палкой»914; а Рудольф, «каратель» из «Парижских тайн», будучи «невысоким» человеком с изящными чертами лица, обнаруживает «невероятную силу» и обладает «стальными нервами»915. В облике Байрона сочетание красоты и силы принимает крайние формы: стремление к изяществу в одежде и манерах он сочетает с постоянными занятиями по укреплению тела. Поэт занимается боксом и плаванием – все это необходимо для того, чтобы придать наружности некоторую «грубость и свирепость зверя»916. Он стремится обрести элегантную стройность, утонченность, путешествуя с этой целью по Италии в сопровождении врача, который назначает ему специальное питание и разрабатывает для него комплекс упражнений. Байрон превращает диету в деятельность эстетическую, работу над собственной внешностью, об этом он пишет в письмах, свидетельствующих о его усердии и постепенном продвижении к намеченной цели: «Вы справлялись о моем здоровье. Так вот: упражнениями и умеренностью в еде я достиг удовлетворительной худобы»917. Эти примеры показывают, что в первой половине XIX века главными характеристиками внешнего облика оказываются сила и стройность.

Появляется особый тип мужской красоты, соединяющий в себе все перечисленные особенности, – красота денди. Этот новый персонаж родился в Англии конца XVIII века, где Байрон и Браммел намеревались выразить во внешнем «облике» самую суть своей личности. Денди посвящает свою жизнь элегантности. Единственное его назначение – «культивировать в самом себе утонченность»918. Способы демонстрировать себя он превращает в подлинное искусство: на Браммела работали два перчаточника (причем каждому из них английский щеголь давал особое задание), три парикмахера и несколько узко специализированных портных… «Форма», но форма во «всех ее состояниях» и «проявлениях»919, становится самоцелью денди.

Образ денди – это иллюстрация определенного времени и контекста. Фигура денди появилась не только вследствие пересмотра отношения к грубости. Предпочтение «формы» и превращение ее в смысл жизни связано с разочарованием920. Причина этого разочарования в том, что обетованное равенство, надежду на которое дали обществу буржуазная английская и Великая французская революции, оказалось перспективой весьма отдаленной, а открытие доступа на «карьерную лестницу»921 для всех и каждого – не более чем теоретической выкладкой. Отсюда это ощущение «необъяснимой тревоги»922, тоски тем более невыносимой, чем сильнее была вера в перечисленные обещания. Для денди одежда стала той «единственной областью, где только он мог решать, кем ему быть»923.

Образ денди, несмотря на его гиперболизацию, становится эмблемой универсума начала XIX века: моделью мужской красоты, в которой сочетаются сила и деликатность, крепость и хрупкость. Яркий тому пример – знаменитый денди лорд Сеймур: выбирая одежду, он присматривался ко всему «узкому, изящному и туго затянутому»924, что нисколько не мешало ему хвалиться «самыми красивыми бицепсами в Париже»925. Как бы то ни было, «прекрасным полом» по-прежнему остаются женщины.

Глава 2

ПОКОРЕНИЕ АНАТОМИИ

В XIX веке в телесной эстетике произошли и более заметные изменения. Они затронули сам символ красоты и были связаны с постепенным обнаружением истинных контуров женского тела: на протяжении века естественные линии тела одерживали победу за победой. Отныне они придают форму одежде, а не наоборот. Тело становится подвижнее, его формы проступают под одеждой, навязывая, пусть и с опозданием, ткани свой абрис. Шаг за шагом естественность того, что скрыто под одеждой, берет верх над искусственностью самой одежды. В результате в конце XIX века модифицируются критерии красоты: акцент перемещается на бедра, подчеркивается мобильность тела. Важно отметить, что преобразования затрагивают не только и не столько одежду и моду, сколько телесную эстетику: силуэт становится тоньше, линии одежды приближаются к анатомическим, в жестикуляции появляется спонтанность.

Колыхание юбок

В выборе материи, выгодно подчеркивающей телесные достоинства, парижанке 1840‐х годов не было равных: «Мы восхищаемся ее шелками так же, как ее кожей, кружевами не меньше, чем волосами… Кружево выглядит на ее плечах столь же естественно, как перья на колибри»926. Считалось, что парижанка лучше других умеет придать нужный объем тканям, вдохнуть жизнь в муслин и шифон, подчеркнуть фигуру с помощью одежды. Однако красивые очертания тела не сразу отчетливо обрисовались под платьем, вначале они лишь угадывались, постепенно, поэтапно подступая к границам одежды.

Зеркала, украшавшие преимущественно дома аристократов, в особенности большое и подвижное псише, типичный предмет роскошного интерьера будуаров, изменили самовосприятие людей: во-первых, сформировалось достаточно ясное представление о силуэте и движениях тела, во-вторых, выработалась новая манера разглядывать себя в зеркале. Многократно повторяющийся сюжет гравюр 1840‐х годов, печатавшихся в журналах «Парижские моды» (Modes parisiennes) и «Последние новинки» (Hautes nouveautés)927, – женщина, которая разглядывает в зеркале драпировку платья или прохаживается перед большим зеркалом, чтобы оценить свою походку. Именно об этом предмете интерьера – зеркалах в изящных оправах, которые стараниями фабрики «Сен-Гобен» постепенно проникают и в буржуазные дома, – мечтает Октав де Маливер, герой стендалевского романа «Арманс»: «В этой гостиной я хотел бы видеть три зеркала в семь футов высотой [2,30 м]. Мне всегда нравился их печально-торжественный вид»928.

В 1840‐х годах важнейшими характеристиками одежды становятся «колыхание» и «волнение»929, при этом сама форма одежды не претерпевает существенных изменений: платье должно раскачиваться «справа налево и приподниматься от ветра»930; а «прохожей» следует уметь, как это сформулировал Бодлер в одноименном стихотворении, «качать рукою пышною край платья и фестон»931. «Извивающаяся волна»932 парижских платьев, подчеркивающая телесные формы, противопоставляется «обрюзгшей»933 инертности платьев провинциальных. В телесной эстетике предпочтение отдается свободе движений и ловкости жеста, несмотря на то что под платьями продолжают носить фижмы, одежда сохраняет объемность, форма юбки напоминает «колокольчик», то есть воспроизводится традиционная модель: статический бюст на овальной подставке – низе. В таком костюме очарование создается только за счет движения материи, скрывающей и в то же время позволяющей угадать под собой