До начала всех начал четыре стихии, смешанные в единую бездеятельную массу, не имели определенной формы. Основатель мира[224] прежде всего устроил небо, кое сделал местопребыванием огня, свод небесный и конечную границу Вселенной. Между огнем, по природе своей чрезвычайно легким, и землей, чрезвычайно тяжелой, поместил Он воздух, следом же вырыл более или менее вместительные ложа вод, дабы собрать в них водную стихию. Но прежде, чем случилось это разделение, каждая из стихий, борясь и проникая друг в друга, утратила кое-что из своих природных свойств. Было то нечто вроде ржавчины, пены или окалины – порождение сразу четырех стихий, образовавшее как бы пятую субстанцию из всего, что извергли оные четыре. И вот, гармония, установленная Божественным Творцом, была бы нарушена, если б нельзя было избавиться от постылых сих отбросов.

И когда оная масса, где смешались воедино легкость и тепло воздуха и огня с весомостью и холодом воды и земли, оказалась равным образом отвергаемой землею и небом и тщетно стремилась прилепиться к той или к другому[225], случилось ей однажды парить над Восточным морем, между гаванью Онагрина и гаванью на Тигре. Там же находится преизрядный магнитный утес[226], а ведь известно, что магнит имеет свойство притягивать железо. Железная ржавчина, коя составляла большею частью ту массу, была, таким образом, притянута этой подводной скалою, но не столь основательно, чтобы одолеть все сопротивление отбросов прочих стихий. Поскольку воздух и огонь силились подняться, вода распространиться, земля осесть, а железная ржавчина – последовать к магниту, результатом их противоположных стремлений стало некое постоянное состояние массы и волнение различных ее частей.

Удерживаемая магнитом, она стала отныне вертеться вокруг своей оси, соответственно движениям неба и созвездий[227]. Так и случилось, что противоположные устремления учетверенной природы той массы – и огненной, и воздушной, и жидкой, и земной сразу, – уготовили ей пребывание в некоем подобии непрестанного смерча. Вот почему эти отбросы Стихий получили название Вертлявого острова. Длина же его была не менее тысячи двухсот восьмидесяти стадиев, а ширина – восьмисот двенадцати стадиев. Стадий составляет шестнадцатую часть одного лье[228]; Вертлявый остров, таким образом, имел восемьдесят лье в ширину и восемьдесят семь в длину.

Впрочем, в Книге не утверждается, что Вертлявый остров не был еще больших размеров; но имел по меньшей мере те, которые здесь определены. Грааль иногда говорит меньше, но никогда – больше, нежели то, что есть истина. Без сомнений, ни единому смертному не узнать полностью всего, что содержится в Книге Грааль; но, во всяком случае, мы можем обещать, что в ней не найти ничего, что расходилось бы с истиной. Да и кто осмелится сомневаться в словах, написанных Самим Иисусом Христом, сиречь Подателем всех истин? Известно, что Господь, прежде чем вознестись на небо, лишь дважды начертал письмена Собственной рукою. Первый раз – когда Он создал величественную молитву «Отче наш». Он начертал ее пальцем на камне. Второй же раз, когда иудеи привели к Нему падшую женщину, Он написал на песке: «Пусть тот из вас, кто без греха, первым бросит в нее камень». Затем, через некоторое время, добавил: «Ах! Земля, смеешь ли ты обвинять грязь!» Как если бы Он написал: «Человек, сделанный из столь презренной глины, – как можешь ты наказывать других за грехи, к совершению которых ты сам так расположен!».

И не сыскать ни единого ученого мужа, столь дерзкого, чтобы утверждать, будто Иисус Христос, пока Он был облечен в человеческую плоть, написал что-нибудь сверх того. Но зато со времени Своего Воскресения он написал Святой Грааль. Велико было бы безумие того, кто подверг бы сомнению прочитанное им в истории, начертанной Собственной рукой Сына Божия после того, как Он освободился от смертного тела и вновь облекся небесным величием[229].

Но следует вернуться к словам истинной истории, к коей последнее из того, что вы прочитали, было прибавлено[230].

Насьен, поначалу пристально изучив сушу, спустился к тому месту, где море казалось ему всего ближе, и едва он заметил водную гладь, как на волнах распознал корабль, плывущий к нему. Чем более он приближался, тем виделся больше и роскошнее. Похоже было, что он стал на якорь у берега; Насьен притом подивился, не видя и не слыша на палубе никого, и пожелал удостовериться сам, так ли прекрасен корабль внутри, как снаружи. Но его удержали халдейские письмена, коих смысл был таков:

Ты, кто вознамерился войти сюда, убедись, что вера твоя безупречна. Лишь чистота помыслов и истинная вера здесь уместны. Ежели ты в сем оскудеваешь, не надейся ни на малую толику Моей помощи.

Насьен поразмыслил мгновение и не отыскал в душе своей ни крупицы сомнений в истинной вере; он смело ступил на корабль. Он побывал во всех частях его и не мог сдержать восхищения, найдя его столь красивым, роскошным и прочно построенным. Возвращаясь, он увидел посреди главной залы длинные белые завесы, которые приподнял; они окружали прекрасное ложе, широкое и богатое. В изголовье лежала золотая корона; в ногах меч, от коего исходило великое сияние; он был простерт поперек ложа и вытянут из ножен до половины. Рукоять его была из камня, который, чудилось, являл взору совокупность всех мыслимых цветов, и из этих цветов каждый, как о том будет сказано далее, имел особое свойство. Гарда была изготовлена из двух ребер, одно от змеи, именуемой Палагуст, которую находят более всего в стране Каледонии; коснувшись ее, будешь нечувствителен к жару солнца, сохранишь тело всегда свежим и бодрым. Второе ребро было взято от рыбы невеликого размера, называемой Кортенанс, что водится в реке Евфрат. Кто его коснется, забудет тотчас же все, что до тех пор приносило ему горести или радости, но будет всецело во власти той мысли, что побудила его схватиться за меч. На алом покрове, на котором покоился этот меч, видны были письмена, гласившие: Узреть меня есть чудо, познать же – чудо еще большее. Одному лишь будет дозволено испытать меня на деле, тому, кто превзойдет добродетелью всех прочих, рожденных или предуготовленных родиться.

Далее Насьен прочел надпись, выведенную на обнаженной части клинка; она возвещала: Да не достанет ни у кого дерзости обнажить меня до конца, если он не искуснейший во владении мечом. Иные же все будут наказаны за безрассудство внезапною смертью.

Потом он осмотрел ножны; но не смог уразуметь, из чего они сделаны. Они были цвета лепестка розы и надписаны золотом и лазурью. Что же