— Нет. Это ты не в курсе дела, — не согласился дядя Вася. — У каждого из людей своя мерка: что ценно, а что нет. Видел бы ты, как мой шурин поллитру от жены прятал в Большой Советской Энциклопедии — никакой Штирлиц не догадается! И как потом жену проклинал, когда она эту Большую Советскую Энциклопедию случайно племяннику подарила. Эх, говорит, колхозница ты, Марфуся, так безграмотной дурой, без энциклопедии, и помрешь. Убивался сильно. Да.

Олег Переслегин пожал плечами. Он думал о чем-то другом.

— А можно ли от этой старухи избавиться? — спросил дядя Вася. — Уж больно въедливая!

Олег почесал нос и ответил:

— Увы! От кладенца может избавить только тот, кто его создал. Дело вообще нелегкое. А уж этот, останкинский кладенец… Ему ведь уже почти четыре века сравнялось!

— Ой ты! — подивился дядя Вася. — Откуда ж это известно?

— Есть свидетельства в летописных источниках. Старуха из Останкина, пророчащая смерть, каждый раз появляется, когда усадьбе грозят какие-либо перемены и переустройства. Кладенец активизируется, чтобы отпугнуть случайных людей и любым способом сберечь клад для хозяина.

— Хозяин, я так понимаю, давно умер? Я чисто для интересу, — прищурился дядя Вася.

— Если он не бессмертный Кащей — увы, — развел руками приятель. — Когда-то на месте Останкинской усадьбы был придорожный трактир. Что за люди в нем торговали — неизвестно, но сама земля принадлежала иноземному опричнику по фамилии Орн. Считался он одним из самых злобных слуг Ивана Грозного. В московских преданиях есть сведения, что как-то раз в трактире остановились на ночь итальянские купцы — непростые были люди. Ехали они от какого-то тайного ордена к московскому государю и везли в дар ему таинственный магический перстень со знаком «Мироздание». Было с ними много товара, золота и разных иноземных диковинок. Вот тот Орн и позарился на их сокровища, среди ночи ворвался в покои и убил купцов. Но убийство ему не на пользу пошло: никаких богатств в их комнатах не обнаружилось. Купцы все ловко спрятать успели. А между тем слух до царя дошел о своеволии его слуги-душегубца.

Грозный царь люто осерчал на жадного опричника и порешил казнить. Но злодей скрылся в останкинских болотах и там, в бегах, сгинул. А после его исчезновения первый раз и объявилась в тех местах старуха-горбунья. Про нее много разные люди писали и говорили. Вот уже несколько столетий она запугивает там прохожих, стращает, глаза отводит. Клад, купцами укрытый, бережет. Что с этой старухой делать — никто не знает.

— А правду она хоть раз кому говорила? — спросил дядя Вася с усмешкой.

— По слухам — императору Павлу, мальтийскому рыцарю. Горбунья предсказала ему смерть и вроде даже дату назвала. Когда Павел в Останкино приезжал, он встретил ее в саду усадьбы, поговорил и сильно огорчился. Своим приближенным объяснил, что бабка сообщила ему точную дату его смерти. Но сам он никому день не называл, так что, может, предсказание и не сбылось… Кто знает?

— Ну, понятно, — сказал дядя Вася и головой покачал. — Пойду я, пожалуй. Завтра рано на работу.

Он тепло попрощался с приятелем и ушел, так ничего и не сказав о своей золотой находке.

На следующий день, подмазывая цементом трещины в стене беседки, дядя Вася обнаружил, что несколько кирпичей с внутренней стороны совершенно расшатались и вываливаются, едва их заденешь.

— Интересно, интересно. Не тут ли перстень притырили со значком «Мироздание»? — посмеиваясь про себя, сказал дядя Вася. — Вот же ж придумают!

Он нагнулся и вынул крошащиеся кирпичи. И тут же услышал позади себя знакомый горячий клекот:

— Сегодня. Ты. Найдешь. Смерть!

Дядя Вася отшатнулся в сторону, но рука, которую он засунул в отверстие стены, зацепила что-то затхлое. Вроде бы сверток. Ткань под рукой расползается… Он потянул сверток к себе. Неужто?..

Возле уха вдруг резко свистнул воздух, и на голову бедного дяди Васи обрушился удар велосипедной цепи. Две какие-то тени выхватили из ослабевших рук найденный в стене клад. Шипя и толкаясь, плечистые парни развернули дяди-Васину находку и тут же выронили. В мокрых истлевших тряпках покоился крохотный кошачий скелетик, снабженный ремешком и алюминиевым жетончиком с надписью «Барсик».

— Етить твою налево! — невнятно выругался один из парней, и мерзавцы опрометью кинулись в темноту леса.

А дядя Вася остался лежать, тихий и молчаливый. Он был мертв.

На стене над его телом высилась тень горбатой старухи: фантом-кладенец молча торжествовал победу. Похороненная в земле тайна осталась нетронутой.

Говорят, молчание — золото.

Так и золото, скрытое в недрах земли, молчит. И кого угодно замолчать заставит.

Центральный парк имени Горького

Москва — город судьбы.

Здесь исполняются желания, сбывается предначертанное, творится история на всех уровнях бытия: от битвы русского богатыря-монаха Пересвета с ужасным Челубеем до свадьбы девушки Нади из Севастополя с мальчиком Колей из Нижнего Новгорода. Причем в тысячелетней перспективе существования Москвы оба этих события могут оказаться вполне равноправными по значимости последствий.

Как сходятся две прямые в иррациональной математике Лобачевского — так и в Москве встречаются вдруг на одной улице знакомые из одного села. И никто этому не удивляется. Что Москва? Та же деревня, говорят, только побольше.

А Москва между тем — клубок и узел на дороге — тихонечко заплетает сети, ловит в них человеков и, вот уже тыщу лет стоя на русской земле, пишет постепенно историю Руси, верша судьбы людские, судьбу народа.

Москва не сразу строилась.

Разрушалась и снова строилась. Теряла и обретала Москва в самые темные, лихие годы. Только и делала: теряла и обретала.

Здесь поклонялись богам задолго до христианства, и после крещения Руси не оставляли люди этих холмов и рек.

Нынешние ученые называют такие издревле намоленные места — местами силы. Считается, что здесь выходят на поверхность и пересекаются геомагнитные линии энергетических потоков. Люди, словно птицы, следуют по ним, не оставляя этих мест пустыми.

В отличие от Питера, возведенного по плану и монаршей воле одного могучего человека, Москва возникла и взросла сама по себе. В ее бытии проявлял волю всякий, даже самый малый и никчемный человечишка, который хоть мимо проходящим путем вкладывал в общий московский фундамент камешек или досочку. Как птицы вьют гнездо из пустых вещей, склеивая своей желчью и слюной перья, нитки, ветошки и щепочки — так строилась Москва. Лепилась, словно ласточкино гнездо с божьей помощью, на ветру исторических перемен, гуляющих по русскому полю.