С тех пор ему не давала покоя тайна времени. Суть «времени», этого умозрительного, казалось бы, понятия и его испытанная им самим явная неоднородность.

По теории Павла Рогожского, в «заколдованном месте» — физической точке бытия, отличающейся какими-то своими характеристиками от других мест на земном шаре, — время течет совершенно иначе. Оно будто бы образует заторы, или «складки», в которых физический объект из одного времени может на короткие промежутки перемещаться в другое время. Или, по крайней мере, становиться наблюдателем.

Геологи говорят, что в далекой древности на месте Москвы существовало море.

Рогожский был убежден, что в результате приключения на чертовом колесе ему повезло стать свидетелем далекого прошлого столицы.

Однако никаких доказательств этому нет.

И почему, собственно, прошлое?

Почему не… будущее?

Аэродром Тушино и д. Ядрово Волоколамского

района в Подмосковье

В 1951 году, когда Советский Союз праздновал День Воздушного Флота, по традиции должен был состояться авиа-парад на аэродроме в Тушино, где собирался присутствовать лично товарищ И. В. Сталин. Парад был любимым зрелищем вождя, и он ни за что не отказался бы от него. Партия и правительство СССР вообще придавали огромное значение этому празднику, как возможности продемонстрировать достижения великой страны.

Но 27 июля 1951 года воздушный парад в Тушино оказался на грани запрета.

Почему?

В небе над столицей случилось некое скандальное происшествие, о котором и тогда осведомлены были немногие. А в дальнейшем неразгаданная загадка попала в материалы засекреченных расследований.

Ранним утром 27 июля 1951 года начальнику аэропорта Тушино доложили: над летным полем совершает виражи чужой самолет.

— Не понял?! — переспросил начальник, человек военный и в авиации заслуженный. — Какой чужой?!

Вспомнив, что на сегодняшнем параде намерен присутствовать генералиссимус И. В. Сталин, начальник побагровел. Его захлестнули эмоции:

— Какой может быть чужой?!.. ПВО! Радары!!! Система оповещения…

Работники аэропорта и сами были взволнованы и сконфужены:

— На сигналы с земли не отвечает. Наверно, у него другая частота… А радары его не видят.

Они говорили правду: никакие приборы чужака не видели.

Чужой самолет заходил на посадку над летным полем Тушино, разворачивался и снова набирал высоту. Наблюдать его можно было только визуально и на слух.

Перепуганные сотрудники аэродрома стояли, сбившись в кучу, задрав в небо головы, и, прикрывая глаза рукой от слепящего солнца, смотрели на странный самолет и возбужденно переговаривались.

Когда начальник аэропорта выскочил на поле глянуть, что происходит, все замолчали.

Самолет продолжал свои финты в небе. Он то приближался, то удалялся, ревя двигателем… Как следует рассмотреть его мешало солнце.

И, тем не менее, чужак был опознан.

— Это «мессер». «Мессершмидт», — неожиданно спокойно и уверенно заявил начальник аэропорта, бывший военный летчик. — По движку слышу. И картинка знакомая — фюзеляж у него…

Он не стал продолжать, доказывая свою точку зрения. Он весь почернел лицом.

— Как попал сюда «мессер»? — тихо спросил он своих сотрудников.

В этот момент солнце заволокла небольшая тучка, и все, кто был на аэродроме, ясно различили на боку неизвестного самолета ни много ни мало — фашистскую свастику.

Это была уже полная какая-то дичь.

«Диверсия? Измена? Враги подняли в воздух старый фашистский «мессер» в качестве… военного реванша? Но как он пробрался до самой Москвы? Почему приборы его не видят? — лихорадочно соображал начальник, вспоминая, как равнодушно-пустынно выглядел экран радара дежурного диспетчера всего пару минут назад. — Новые технологии? Самолет-невидимка? Да разве это возможно?!»

Впрочем, новые военные технологии в данный момент начальника занимали меньше всего. Его заботила только одна вещь: воздушное пространство над Москвой занято чужим самолетом. И на крыльях этого самолета — ненавистный нацистский символ.

Это серьезно задевало чувства бывшего военлетчика. Все остальные соображения были забыты.

На какое-то время даже предстоящий парад отошел в тень.

— Кто-нибудь из ребят есть на месте? — резко спросил начальник у работников аэродрома.

— Нет. Но минут через двадцать Захаров будет. Он… — заговорил кто-то из техников.

— Некогда. Его машина готова?

— А как же!

— Давай ее! Сам пойду, — крикнул начальник, срывая с плеч дорогой твидовый пиджак.

— Александр Николаевич! У вас же… это… того… — растерялся техник, отвечавший про Захарова. Сотрудники переглянулись и загомонили, как стая сорок. Зато на лице начальника, Александра Николаевича, появилась бешеная ухмылка. Стремительно двигаясь, он командовал на ходу:

— Левченко, звони в полк Зимину! Пусть готовят свою систему ЗРК!.. Предупреди их насчет радара!.. Пощупаем-ка этого невидимку-Ганса. Сейчас, дружок…

И он хищно глядел в небо, задирая на бегу голову, словно бодливый бык.

Машина Захарова, первая из всех подготовленная техником к полету, красиво взмыла в небо над Тушиным. Военный летчик на пенсии Александр Николаевич не подкачал: ни один из его летных навыков не забылся. «Мастерство не пропьешь», — усмехнулся про себя бывший ас. Новые машины он знал так же хорошо, как те, на которых довелось летать в войну. В общем-то то же самое, только современные комфортнее; а молодые «летуны» — неженки, считал про себя начальник аэропорта, отчасти в шутку, отчасти — в невольной зависти молодым.

Фашистский «мессер» делал разворот в тот момент, когда Александр Николаевич поднял машину и, тоже развернувшись, пошел почти в лоб чужаку.

Однако воздушного боя не получилось — вопреки радостным предвкушениям хозяина аэропорта.

За пару минут, пока машины сближались встречным курсом, Александр Николаевич разглядел летчика в кабине «мессершмидта». Молодой парень, одетый в форму Третьего рейха, страшно растерянный и возбужденный, что-то кричал за стеклом кабины. В глазах фашиста плескался ужас.

Таких насмерть перепуганных лиц Александру Николаевичу даже в войну не много доводилось видеть.

На короткое мгновение дикий страх Ганса передался старому опытному асу. У него тоже пробежали мурашки по коже и будто холодом опалило сердце.

— Садись! Садись на землю! — крикнул он немцу, подкрепив энергичный жест парочкой крепких выражений.

Пилот, разумеется, его не слышал. Но сделанный жест понятен любому пилоту, какой бы он ни был нации. И немец в самом деле понял. Но вместо того, чтобы выполнить указание, он отчаянно замотал головой и снова беззвучно заорал.