– Тихо, – громко произнёс водитель, – Подъезжаем к границе.

– К какой границе? – удивилась Маша.

Она знала, что границами разные города и страны соединяются друг с другом и, чтобы перейти из одной стороны в другую, нужны специальные документы. Мама с папой показывали в аэропорту паспорта, и у маленькой Маши тоже проверили её собственный заграничный паспорт – она летала в другую страну один раз, в Египет, когда ей исполнилось два года, и не помнила ни жары, ни песка, ни пляжей, но делала вид, что помнит, тыкая в фотографии, на которых она плескалась в бассейне для самых юных гостей отеля. И в другой город она летала, тогда ей уже было пять, зимой, под Новый год, – в Москву. Столица запомнилась вкуснейшими леденцами на главной площади под огромной, переливающейся разноцветными огнями ёлкой.

– Тихо! – повторил водитель.

Мужчина прижал портфель к животу и, низко наклонившись, перебрался к Маше. Кролик прыгнул к хозяйке. Маша сперва испугалась, но сразу решила, что дяденька с бородой не может быть страшнее колдуньи, ворующей детей.

– Мы что, в другой город едем? – выпытывала она.

Но дяденька твердил своё:

– Ты зря, зря села в этот автобус. И ведь не высадит же, у-у-у, изверг, да никто и не попросит за тебя…

– Мне почти до конечной надо, – запротестовала Маша, – водитель так сказал.

– Выходи, пока не поздно! – настаивал мужчина. Он постоянно поправлял сползающие очки.

– Вы не понимаете! Она нашего Костика своим Костиком подменила, – Маша указала на кролика и тут же разозлилась на себя. Она будто обвиняла кролика в бедах, которые произошли из-за её желания. – У меня братик есть. Я думала, мама только его любит, а про меня забыла. И я захотела опять стать единственным ребёнком у мамы и папы. И кролика очень хотела… – Маша выложила всё разом и перевела дух: правда отнимала много сил. – Нельзя меня высаживать. Я брата заберу и сразу на обратный автобус сяду.

Очки мужчины сползли на кончик носа.

– Обратного автобуса нет, девочка, он в одну сторону возит. И пока везёт, люди в нём забывают, откуда едут, когда в него сели, и кем они были, тоже забывают. Помнят лишь, куда и зачем едут. Дорогу твёрдо знают. Вот я и думать пытался, и спать пытался, понадеялся, что сон приснится. Но ни снов, ни мыслей. Кажется, меня на автобус посадил сын, он почему-то плакал. Я пытаюсь вспомнить почему, но не выходит. И самое страшное – не могу вспомнить лицо сына. А тебя увидел, и как пронзило изнутри – ты другая, тебе нельзя быть здесь!

Мужчина откинулся на спинку кресла, уставился в окно. За стеклом сгущались сумерки, липли к стеклу, пытались просочиться в автобус. Тёмная полоска пробилась сквозь окно и прослойку из резины, которую Маша ещё год назад обожала поддевать ногтем, чтобы проверить, вывалится ли стекло. Маша протянула указательный палец к дымке, та встрепенулась, обхватила палец холодным кольцом. Маша отпрянула, завертелась, оглядывая пассажиров. Они смотрели вперёд, глаза у всех побелели. Там, где полагалось быть синей, зелёной, карей радужке, зияли белые провалы.

– Дядя, – тоненьким голоском позвала Маша, забыв о том, что в её возрасте называть взрослых «дядя-тётя» стыдно, – что с ними?

Мужчина не отреагировал.

– Граница! – объявил водитель и резко остановил автобус. Тормоза заскрипели. – Анастасия Макаровна Покровская, восемьдесят два года, конечная. Василий Петрович Игнатьев, шестьдесят семь лет, конечная. Маргарита Павловна Гладких, тридцать три года, конечная. Александр Давидович Ковалёв, двадцать девять лет, конечная. Мария Алексеевна Звонова, восемь лет, – от звука собственного имени Маша вздрогнула, но водитель обращался не к ней, – на промежуточной сходит. К ведьме дело. Платон Андреевич Гладких, три года десять месяцев. На промежуточной сходит. Назначена встреча с Хранителем.

Малыша ждал какой-то Хранитель, Машу – ведьма. «Обратного автобуса нет», – сказал мужчина, но малыш тоже до конечной не ехал, и ему Хранителя назначили. Может быть, Хранитель его до конечной проводит и обратно отведёт? Если так, то и Маша с ними попросится обратно.

– Мария Звонова, подойди ко мне, – позвал водитель.

– Откуда вы нас знаете? – Маша встала возле окошечка в пластиковой перегородке, отделяющей водительское кресло от пассажиров. Водитель обернулся к ней темнотой под капюшоном.

– Твоя остановка – Перепутье. – Он оставил Машин вопрос без ответа. – Ведьмы на Перепутье обитают, равно как духи, призраки и те, кто сторону не выбрал. Граница тебя пропустит, не тронет, подождёт покамест. Ты, – он издал тихий смешок, – уж постарайся с ведьмой справиться. Много веков она зайцем в моей ладье катается. Сейчас войдём в границу, – водитель указал рукавом, закрывающим пальцы, на лобовое стекло. – Ты не бойся, прижми кролика покрепче. Он с Перепутья, с ним легче пройдёшь. Гляди внимательно, редко кто из живых такое видит.

Автобус больше не трогался с места, сумерки озарились голубоватым светом. Маша взяла кролика, подошла ближе к окнам, за ними между тёмной землёй и серо-синим вечерним небом переливалась полупрозрачная стена.

Казалось, что впереди расплескалась радуга. Вместо семи узких полос она расправила синее, зелёное, красное и бледно-оранжевое полотна, лучистые, непостоянные. Там, где одно полотно соединялось с другим, цвета становились фиолетовыми и лимонными. Сияющие ленты колыхались, закручивались в петли, распрямлялись огромной занавесью, срывались водопадом и замирали ровной стеной, чтобы через мгновение покрыться рябью и задышать от невидимого ветра.

– Северное сияние! – восхитилась Маша.

Она видела северное сияние в книжках и в своей любимой познавательной программе. Маша полезла в школьный рюкзак за телефоном. Такую красоту надо срочно сфотографировать, чтобы показать одноклассникам. Вот они удивятся! Телефон чиркнул вспышкой, на секунду Маша увидела себя в окне, сияние придавало её коже зеленоватый оттенок.

– Нет, – возразил водитель, – не северное сияние, хотя природа у них одна. Тот, кто умеет не просто смотреть, а видеть, и в северном сиянии разглядит силуэты иных миров. Это граница. Держишь кролика?

– Да, – кивнула Маша.

Фотография вышла размазанной. Телефон не смог передать оттенков и мерцания. Маша засунула его обратно в рюкзак и больше не отводила взгляда от разгорающегося света. По стене проходили маленькие волны. Они рождались на далёком, невидимом отсюда крае и пробегали, постепенно теряя силу.

– Постарайся задержать дыхание как можно дольше! Не дыши через три, два…

Маша не уточнила, почему водитель попросил её задержать дыхание. Стена вздрогнула, поползла в их сторону. Не как улитка, а как змея, извиваясь по всей длине. Свет слепил, Маша зажмурилась.

– Один! – скомандовал водитель, и Маша вдохнула. Автобус подбросило, словно что-то приподняло его и мягко опустило обратно. В ушах загудело низким давящим гулом, какой бывает, когда нырнёшь в набегающую волну. Слегка давило на затылок, тело одновременно отяжелело и потеряло вес, Маша сделала шаг к креслу и встретила небольшое сопротивление, как будто и впрямь была под водой. Она открыла глаза и увидела, что плывёт в сине-зелёном зареве, кресла исчезли. Исчез и весь автобус. Граница сияла позади лодки.

– Осталось немного, – сказал водитель.

Он тоже изменился. Вместо куртки с капюшоном его фигуру скрывал плащ. Или мантия? Теперь он походил на волшебника из фильмов. Обеими руками он сжимал резное весло и грёб от границы, направляя лодку вперёд. Пассажиры сидели на скамьях лодки, в бесцветных глазах отражалось сияние, оставшееся позади.

Маша опустила голову. Кролик остался таким же пушистым и тёплым. Прятал мордочку в её ветровку и согревал. Свет границы проникал повсюду, стремился забраться в едва удерживающуюся от вздоха девочку, но отступал перед теплом, связывающим Машу и кролика, обволакивал остальных пассажиров. И постепенно отнимал у них цвет. Краски отделялись от людей призрачным силуэтом и растворялись в сиянии. Вскоре в лодке остались серые тени. На маленьком личике мальчика сохранились дорожки от слёз. Маша сжалась у края лодки, почти вплотную к гребцу, зажала рукой нос и рот, чтобы ненароком не вдохнуть.

– Прошли, – крикнул Лодочник. Свет померк, лодку снова окружили сумерки.

Глава третья. Перепутье

Лодка плыла по тёмной реке. Небо, густо-серое, похожее на асфальт, нависало над головами. Вода в реке была тоже цвета асфальта. Весло недавнего водителя автобуса, который теперь представился Лодочником, почти не тревожило течение. Ни всплесков, ни жужжания комаров, ни щебета птиц. Лодка плыла в тишине. Маша перегнулась через край, чтобы Лодочник не заметил, что она плачет. Ей стало по-настоящему страшно.

«Мне всего восемь,