– Давай наложим мораторий на убийства во времябракосочетаний, – улыбнулась Олеся, – или ты намерена создать серию «Мертвецысвадебного пира»?

– Больше никогда, – поклялась я, приехаладомой и уставилась на рукопись на столе.

Ну надо же, дописала ее до сто пятьдесятвосьмой страницы и до сегодняшнего утра полагала, что придумала гениальный ход:главная героиня становится свидетельницей невесты, приносит в подарок плед изнорки, а тот заражен орнитозом. Мать жениха скончалась, укрывшись одеялом.

Сначала я не оценила масштабов бедствия,подумав: не беда, я легко переделаю текст, – и в порыве вдохновения живопревратила свадьбу в похороны.

Результат мне понравился, но тут с работыприехал Юра и сел ужинать. Я решила сопровождать его трапезу чтением вслух ибыла огорошена реакцией любимого. Правда, сначала Юрасик воскликнул:

– Замечательно, гениально, восхитительно, тыво сто раз лучше Агаты Кристи, – но потом неожиданно плюхнул в мед изряднуюпорцию дегтя: – Но есть маленькая проблема, на похороны не принято даритьподарки.

– Ах да, – растерялась я, – твоя правда.

– И норка не болеет орнитозом, – расхрабрился«критик», – он поражает только птиц.

Я совсем приуныла.

– А какие недуги у норок?

Юра отложил вилку.

– Затрудняюсь ответить. Может, насморк иливоспаление легких?

Я поняла, что положение катастрофическое.

– Сопли и кашель, конечно, заразны, ночеловечество давно придумало антибиотики. И сильно сомневаюсь, что, накинувмеховое одеяло, можно получить хотя бы простуду.

Юра пару секунд вертел в пальцах кусок хлеба,потом воскликнул:

– Понос! Я слышал, у лис беда с пищеварением.Переделай норку на чернобурку.

– Слабый желудок бывает у медведей, – мрачнопошутила я, – а лисий понос не передается человеку.

– Лисиный, – не к месту поправил меня Юрасик,– или лисий? Извини, тебе придется переписать текст.

Я приуныла, а Юра зафонтанировал идеями:

– Я придумал! Слушай! У новобрачной деньрождения, свекровь дарит ей свинью, а та заражена гриппом. Круто?

– Нет слов, – возразила я, – но где молодаяжена, там и свадьба, а этот сюжет использовать нельзя. И я хотела лишить жизнине главную героиню, а мать ее мужа.

– Вполне понятное женское желание отравитьсвекровь, – хмыкнул Юрий, – но где супруг, там и свадьба.

– Черт, – вырвалось у меня.

– Вот тебе креативный вариант, – потер рукилюбимый, – у пожилой вдовы есть свекровь, которая разводит свиней, больных гриппом.Тут все тип-топ. Коли героине романа перевалило за шестьдесят, желаниязакричать «горько» ни у кого не возникнет.

– Ей шестьдесят, сколько тогда матушкепокойного мужа? – спросила я.

– Девяносто, – выпалил Юра и поправился, – ну…восемьдесят. Или даже меньше. Тут возможны варианты. Вау! Героиня нашла себемолодого, нынче это модно. И…

– …Мы опять плавно переходим к свадьбе, –буркнула я, только сейчас поняв, что испытывает Олеся Константиновна, общаясь савторами.

Мозговой штурм провалился, я засунула беднуюрукопись поглубже в ящик, но вот теперь могу ее вынуть. Убийство во времясвадьбы является повторным приемом для Арины Виоловой, но кто упрекнет в этомЛизу Ласкину? У той первая книга, следовательно, никаких претензий, и половинаромана есть.

Увы, моя радость померкла, как только явстретилась с Ласкиной. У девушки было собственное мнение по поводу книги.

– Я буду диктовать тебе историю, –самоуверенно заявила она, – запишешь ее, отредактируешь, добавишь диалогов.

И вот на календаре последняя декада марта, а унас работа практически не сдвинулась с места. Почему? Сейчас сами поймете.

Фраза, с которой Лизавета собралась начатьбестселлер, звучала так: «Катя Монахова, москвичка из простой рабочей семьи,была очень недовольна горничной Машей, которая вот уже седьмое утро подрядподавала ей к завтраку не свежеиспеченные горячие круассаны, а чуть теплые,клеклые булки, купленные в пекарне накануне вечером».

В первую минуту я решила, что Лиза задумаластеб, но потом «москвичка из простой рабочей семьи», собираясь на службу,принялась искать в гардеробной сумку «Биркин», натягивать белые лаковые сапогиот «Диор» и отчитывать шофера, который не включил в «Бентли» подогрев сиденья.

Примерно неделя ушла у Лизы на то, чтобыусвоить: простая столичная девушка не одевается в люксовых бутиках, горничной унее служит мама, а роль шофера изредка соглашается исполнить сердечный друг.Вот только матушка не собирается терпеть капризы дочки, связанные с едой, ипечь на заре плюшки не станет, а любовник может позвонить в восемь утра и, неиспытывая угрызений совести, возвестить:

– Слышь, я тут занят, за тобой не заеду, топайк метро.

Конечно, многие россиянки обзавелисьсобственными «колесами», но это чаще всего малолитражка, взятая в кредит, а нефешенебельная иномарка.

Следующие семь дней понадобились уже мне, чтобсообразить: хоть мы с Ласкиной и живем в одном городе, но моя Москва и МоскваЛизы отличаются друг от друга, словно эфиоп от эскимоса. Лиза на самом деленикогда не спускалась в столичное метро, искренне полагала, что сто семьдесятпятые туфли от «Лабутен» крайне необходимы каждой женщине, не мыслила себя безежедневной укладки волос в салоне и, широко распахнув глаза, спрашивала:

– Разве не во всех школах открыты бассейны итеннисные корты?

Общаясь с Ласкиной, я в полной мере оценилаинтеллигентность и незлобивость редактора Олеси Константиновны. Если я в своихкнигах допускаю хоть сотую долю ляпов, подобных Лизиным, то меня давноследовало прихлопнуть бронзовым пресс-папье. Тем не менее я до сих пор жива, ине потому, что перестала писать про норку с орнитозом, а потому, что мойредактор умеет держать себя в руках. Правда, у Олеси на столе отсутствуетупомянутое пресс-папье. Наверное, все же соблазн шандарахнуть писателя помаковке нет-нет да и посещает безупречно вежливого редактора, вот она и убралаот греха подальше колющие, режущие и тяжелые предметы.

– Лазурка теперь доступна всем, – топнуланогой Лиза, – нужно каких-нибудь десять тысяч евриков, и можешь дефилировать понабережной. Ладно, не стану спорить, придумаю новый сюжет.