В той тяжелой обстановке, что сложилась в начале войны, нужно было даже ценой больших потерь хотя бы замедлить продвижение немцев, чтобы накопить резервы и подготовить достойный отпор, что и произошло впоследствии…

Глава 4

Сталин был абсолютно прав: Романов с первого для войны рвался на фронт. Он не мог понять, почему их прекрасно укомплектованную и хорошо обученную дивизию держат в тылу. Бросают же в бой нередко только что сформированные части, солдаты которых и стрелять-то как следует не умеют. А тут до него после разговора с Верховным дошло: надо же в самом деле иметь надежные резервы! Немцы рвутся к Москве. И кто-то же должен стать у них на пути надежным заслоном. Понял Михаил Афанасьевич неожиданно и другое: Сталин не просто «прошляпил» подготовку Гитлера к нападению на Советский Союз, он просто был человеком слова. И уж если что-то обещал, то выполнял во что бы то ни стало. По-видимому, и главу германского государства считал таким же. Судил по себе. Тот же его клятвенно заверил, что в ближайшие года нападения не будет. Специально человека в Москву для этого присылал. Романов слышал о недавнем секретном прилете самолета из Берлина. По всей видимости, это и был посланец фюрера…

После неожиданной встрече с Верховным, оставившей в душе какой-то будоражащий след, Романова порадовала еще одна весть. Кто-то из командиров охраны Кремля сказал ему по секрету что приказом Главкома снят с должности начальника Генерального штаба Георгий Константинович Жуков. Дело в том, что при подготовке к парадам на Красной площади Михаил Афанасьевич нередко сталкивался с генералом армии и даже несколько раз вступал с ним в спор. Тот был въедлив и высокомерен. То, что он говорил, должно было считаться законом, даже если порол чепуху. Романову и прежде некоторые комдивы говорили, что Жуков амбициозен и въедлив, придирается по пустякам, заставляет все делать так, как он велит. В это, правда, плохо верилось. Но тут он на собственном опыте убедился в правоте товарищей. Жуков ему даже однажды сердито, с явным осуждением сказал: «Ох и непослушен же ты, Романов, с дисциплинкой явно не в ладах. Смотри, когда-нибудь у тебя на сей счет будут большущие неприятности. Залетишь!»

Эти слова запомнились Михаилу Афанасьевичу, тем более что впоследствии они оказались пророческими… Запомнилась и еще одна встреча в тот же день, уже в штабе гарнизона. Он шел по коридору, когда из одной боковых дверей вынырнул высокий стройный генерал. Романов сразу же узнал Рокоссовского.

Они были знакомы давно, еще с Гражданской войны. Константин Константинович командовал тогда кавалерийским эскадроном, в котором Романов начинал свою службу на фронте. Потом их пути надолго разошлись. Встречались иногда, мельком. А в тридцать седьмом году Романова потрясла весть о том, что Рокоссовский арестован как враг народа. Говорили, что он работал на иностранную разведку…

Михаил Афанасьевич, хорошо зная Костю, никак не мог поверить этому. Да, в двадцать девятом году тот был за границей, воевал в Китае, и воевал, говорят, неплохо. Но чтобы он изменил Родине?.. Нет, не могло быть того! Романов был убежден, что Рокоссовского оклеветали, что полностью и подтвердилось в сороковом году. Константин Константиновича не только выпустили из тюрьмы, сняв все обвинения, но и восстановили в звании и в партии. И это, как понимал Романов, сделал Сталин. Тысячи военных были тогда реабилитированы. И тут без указания Вождя никак не могло обойтись…

Увидев его в коридоре штаба, Рокоссовский заулыбался, большие темные глаза его стали какими-то ласковыми и даже немного озорными.

– Рад тебя видеть, Михаил Афанасьевич! – быстро подойдя, сказал он, обнимая Романова. – Давненько мы не встречались.

– А меня бы и не пустили туда, где ты был, дорогой, – шутливо ответил Романов. – Счастлив видеть тебя целым и невредимым. Могли бы и кости поломать, как некоторым…

– Да уж, – нахмурился Рокоссовский, – там всякое бывало… Ты прав. На себе испытал при допросах. Тяжкие обвинения предъявляли.

– А как же их могли снять?

– Одному богу известно.

– Но бог-то у нас один…

– Вот ему и следует поклониться.

Они поняли друг друга. Оба улыбнулись.

– А я, зная тебя, никогда в эту чепуху не верил, – пожал плечами Романов.

– Вот за то спасибо, дружище! – проникновенно сказал Рокоссовский.

– Иначе и быть не могло. Ведь мы с тобой вместе в окопах спали и беляков били в Гражданскую!

Пройдя по коридору штаба, они вышли на улицу. День стоял солнечный, жаркий и тихий, словно и не было никакой войны. Но Романов сердцем чувствовал, что сие безмолвие опасно и в любой момент может взорваться воем сирен, оповещающем о налете вражеской авиации.

– Ты куда направляешься? – спросил он у старого друга.

– Как и все – на передовую. Командиром бригады Резервного фронта.

– А меня пока туда не пускают, – с огорчением протянул Романов.

– Не горюй. Придет и твой черед. Все там будем. Обстановочка хреновая. Немец прет напропалую.

– Полагаешь, не остановим?

– Ну что ты! Наших не знаешь?.. Долго запрягаем, зато резво скачем. Будет и на нашей улице праздник! Только, пожалуй, не очень скоро…

На том они и расстались. Но предсказание старого друга запомнилось Михаилу Афанасьевичу навсегда, тем более что оно, в конце концов, оказалось вещим…

Глава 5

Осень наступала медленно. Тепло лишь изредка прерывалось небольшими похолоданиями. Но листья на деревьях пожухли быстро и печально опадали с веток, словно плача по тем погибшим, которые ежедневно тысячами клали свои головы на фронте. Потом пошли дожди, тоже плакучие и долгие. Сразу подули сильные ветры, разгоняющие пожары домов от немецких бомбежек. В Москве таких было немало. Несмотря на сильную противовоздушную оборону, гитлеровские самолеты нередко прорывались к столице и нещадно уничтожали жилые кварталы. Потом сразу ударили холода, да такие сильные, что без теплой одежды на улицу не выйдешь, хотя стоял всего сентябрь месяц.

Романов уже устал проситься на фронт. Он готов был даже в одиночку рвануть туда, возглавить хотя бы роту. Но случилось нечто совсем неожиданное. Его внезапно вызвали в штаб и сказали: «Сдавай дивизию. Назначен новый командир». Михаил Афанасьевич был крайне удивлен За все время пребывания в Москве он не имел ни одного нарекания по службе, только благодарности и награды. Полки были прекрасно обучены, хорошо вооружены, смогли бы под его командованием хорошо противостоять немцам, показать себя в бою. С чего же вдруг такая немилость? Вопрос этот вырвался у него случайно. Кадровик, беседовавший с ним, посмотрел снисходительно и укоризненно заметил: «Экий ты, Романов, скорый на отрицательные эмоции… Может, просто хотят использовать твои руководящие способности. Ты направляешься в Тулу