К новому месту службы пришлось ехать одному: жена с дочкой остались в Москве. Катюшке нужно было ходить в школу, а Юлию Борисовну не отпускали с работы. Она по-прежнему руководила «Военторгом», только рангом повыше – гарнизонным, и целыми днями пропадала на службе. Они виделись лишь поздним вечером, да и то не всегда. Жена моталась по частям, расквартированным в столице, обеспечивая их необходимым провиантом. Магазины заметно опустели, а семьи военнослужащих надо было кормить. Вот она этим и занималась.

Тула встретила Романова сильным ливнем. Он буквально промок на привокзальной площади, ожидая запоздавшую машину. В штабе вновь формируемой дивизии царил полный раскардаш. Все бегали, суетились: то обмундирования для новобранцев не хватало, то продуктов, а больше всего – оружия, не говоря уже о боеприпасах, которых насчитывалось по два-три патрона на винтовку… А нужно было обучать солдат стрельбе: им же не на учения предстояло ехать, а на фронт.

Пришлось крутиться, добывать все необходимое с большим трудом, стать не командиром, а снабженцем-попрошайкой, к чему Михаил Афанасьевич был не приучен, и это вызывало у него отвращение. Но что поделаешь – надо!..

К концу сентября дивизия была с грехом пополам укомплектована. Началось ее полноценное обучение. И тут вдруг поступил приказ отправляться на фронт. Напрасно Романов пытался доказать, что солдаты еще не готовы к боевым действиям, его и слушать не стали. Обстановка под Москвой такая угрожающая, сказали, что необходимо срочное пополнение ее защитников. Не оставалось ничего делать, как погрузить личный состав в эшелоны и двинуться на запад…

В штабе фронта Романова встретили с облегчением. Наконец-то прибыло пополнение, которого так долго ждали! Немцы прут напропалом и уже близко подошли к Москве. Надо остановить их во что бы то ни стало! Дивизию сразу же бросили на правый фланг, чтобы заткнуть какую-то дыру. Михаил Афанасьевич думал даже, что им придется с хода вступить в бой, но это оказалось не так. Наоборот, на данном участке наступило некоторое затишье. Было время правильно расположить позиции в обороне и занять их, что Романов и сделал, лично объехав все места, где располагались его полки.

На командном пункте дивизии стояла неестественная тишина. Даже гула разорвавшихся снарядов не было слышно, хотя впереди, как сообщили, шел жестокий бой. Романов склонился над картой, обозначая занятый рубеж. И тут к нему ввели какого-то испуганного майора с артиллерийскими петлицами.

– Вот, задержали типа, удиравшего в тыл, – доложил сопровождающий задержанного конвойный.

– Никуда я не удирал! – возмущенно воскликнул майор. – Искал часть, к которой могу присоединиться.

Он был высок, плечист и строен. Лицо смуглое, лобастое с большими карими глазами, сверкавшими живым, настороженным блеском. Взгляд суровый, пронзительный и какой-то неукротимо-вызывающий. Такого у трусов не бывает.

– Садитесь, – кивнул Романов вошедшему на стул возле стола и отпустил конвойного. – Ну, рассказывайте. Слушаю вас. Только покороче.

– А что рассказывать? – воскликнул майор. – Разбили нашу армию! Немцы нас в несколько раз превосходили. Почти все командиры полегли! А генерала Гончарова расстреляли.

– Кто – немцы?

– Нет, в том-то и дело, что свои! А он храбро воевал…

– Как это свои? Ну-ка отсюда поподробнее.

– Приехал генерал Мехлис…

– Это начальник Главпура, что ли?

– Он, конечно, кто же еще? Гад несусветный! Обвинил Гончарова в трусости и приказал расстрелять перед строем. Меня заставлял это сделать. Но я отказался. И чуть самого к стенке не поставили.

– Вот так – без трибунала и следствия? – ошарашенно спросил Романов.

– Да кабы только одного Гончарова. Он же еще и другого камандарма – генерала Каганова – на тот свет отправил. Тоже за отступление! И так же перед строем!

Не поверить тому, что рассказывал майор, было нельзя. Не мог же он придумать такую несусвятицу. Да и проверить все это было нетрудно. Но как же мог начальник Главного политического управления Красной армии позволить себе такое? Чтобы, не расследуя и не проверяя, без военного трибунала самолично расстреливать генералов, да еще перед строем!

Несколько лет спустя, уже в мирное время, Романов узнает, что оба генерала – и Гончаров, и Каганов – после войны реабилитированы. Вины их в отступлении войск в сорок первом году практически не было. Мехлис же таким образом проявил непростительное самодурство, став палачом по собственному разумению, нарушил все советские законы, чему нет и не будет прощения. Сталин поздно остановил разгулявшиеся репрессии, из-за чего погибли сотни тысяч невинных людей…

Глава 6

Немцы явно приближались к позициям дивизии. Отчетливо слышан был уже грохот канонады. Романов дал команду войскам быть в готовности номер один. Резервный фронт, куда они входили, вот-вот должен был вступить в сражение. И тут на их КП неожиданно появился его командующий, генерал армии Георгий Константинович Жуков.

Они с Романовым, как уже упоминалось, были знакомы давно: неоднократно встречались при подготовках к парадам, на совещаниях в Кремле, общались на войсковых учениях. И что характерно, мнения их нередко расходились. Каждый отстаивал свою точку зрения. Романову, как младшему по званию и должности, приходилось невольно отступать, хотя в душе он никогда не признавал себя неправым.

Жуков, по мнению многих, был жесток, суров и самонадеян, не терпел, когда ему противоречили. А такие иногда находились и неизменно за свое непослушание, даже незначительное, строго наказывались. Конфликтов в таких случаях было невозможно избежать. Так случилось и на сей раз.

– Ну, как ты тут, Романов, успел развернуть свои войска? Не проколбасил? – строго спросил Жуков

– Нет, товарищ генерал армии, все сделали своевременно. Вот посмотрите, – Михаил Афанасьевич протянул ему карту с нанесенной на нее боевой обстановкой.

Жуков взял карту и, прищурившись, стал рассматривать ее. Лицо его все больше мрачнело.

– Это что ж такое получается, Романов? – произнес он наконец зловеще. – Как ты расположил полки? Горбыли какие-то, а не боевые порядки! Что ты наделал?

– Оборона построена глубоко эшелонированной, товарищ командующий, – вытянулся Романов. – Немцы же бьют клиньями, наступают вдоль дорог.

– А ты что, боевого устава нашего не знаешь?! – взорвался Жуков. – Как тебя учили? Противнику нужно противопоставлять прочную линейную оборону, как крепость. Чтобы он на нее напоролся и сразу завяз!

– Но обстановка-то диктует иное! – не выдержал Романов. Положение на их фронте была уж больно напряженным, и он чувствовал, что поступает правильно. – Опыт предыдущих боев надо учитывать! Повторяю: фашисты прут клиньями! Бить их надо с боков!

Жуков поглядел на него с неприязнью и жестко отчеканил:

– Ты вот что, Романов, своей тактики тут не придумывай, мать твою!.. Действуй по уставу! Немедленно перестрой боевой порядок. И задержи немца во что бы то ни стало! Это