– И конечно же, нет никакой взаимосвязи между пулями,вынутыми из окровавленных тел вашей жены и мистера Квентина, и вашимревольвером. Это так, мистер Дюфресн? – Да, сэр.

– И это должно звучать убедительно? Здесь, как писалигазеты, Энди позволил себе одну из немногих эмоциональных реакций, которыеможно было наблюдать за все время процесса. Едва уловимая ироническая усмешказаиграла на его губах.

– Поскольку я невиновен в этом преступлении, сэр, ипоскольку я сказал правду о том, что выбросил пистолет в реку за день доубийства, мне кажется совершенно неудивительным, что он до сих пор не найден.

Прокурор давил на него в течении двух дней. Он снова и сноваперечитывал показания клерка о салфетках. Энди отвечал на это, что он непомнит, как покупал их, но не может поклясться, что он их не покупал.

Правда ли, что в начале 1947 года Энди и Линда Дюфреснзастраховались на крупную сумму? Да, это так. А правда ли тогда, что Эндидолжен был получить пятьдесят тысяч долларов после убийства жены? Правда. Втаком случае верно ли, что он пошел к дому Квентина с целью убить обоихлюбовников, и действительно убил их? Нет, это не верно. И что же он в этомслучае думает о происшедшем, если полиция не обнаружила никаких следов грабежа?

– Я не могу этого знать, сэр, – отвечал Энди. Суд удалилсяна совещание в час дня. Присяжные вернулись в три тридцать. Пристав сказал, чтоони придут раньше, но присяжные задержались, чтобы насладиться великолепнымобедом за счет государства в ресторане Бентли. Они объявили мистера Дюфреснавиновным, и если бы в Майне была смертная казнь, Энди покинул бы этот лучший измиров еще до того, как появились первые подснежники.

Прокурор спрашивал Энди, что он думает о случившемся, и тотне ответил. На самом деле у него были соображения на этот счет, и как-товечером в 1955 году я их услышал. Ушло семь лет на то, чтобы от шапочногознакомства мы перешли к более близким дружеским отношениям. Но я не чувствовалсебя достаточно близким к Энди человеком где-то до 1960 года или около того. Ивообще, я был единственным, с кем он был на короткой ноге. Мы оба былидолгосрочными заключенными, жили в одном коридоре, хотя и на порядочномрасстоянии друг от друга.

– Что я об этом думаю? – Он усмехнулся. – Я думаю, чтожуткое невезение просто витало в воздухе в тот день. Что такое количествонеприятностей в такой короткий промежуток времени трудно себе представить.Несчастье просто кругами ходило у этого чертова домика. Это был какой-нибудьпрохожий, незнакомец. Возможно, взломщик. Возможно, случайно оказавшийся тампсихопат. Маньяк. Он убил их, только и всего. И вот я здесь.

Все так просто. А он теперь обречен провести всю свою жизнь,или значительную ее часть, в Шоушенке, В ЭТОЙ чертовой дыре. Выйти отсюда,когда в вашей карточке стоит пометка «убийство», довольно сложно. Сложно имедленно, как каплям воды раздробить камень. В коллегии сидит семь человек, надва больше, чем в остальных тюрьмах, и каждый из этих семерых имеет ледянойрассудок и каменное сердце. Вы не можете купить этих ребят, уболтать их,запугивать или взывать к состраданию. Здесь, за этой стеной, деньги уже неимеют того значения, и все меняется.

Был такой парень по имени Кендрикс, который солидно задолжалмне, и выплачивал долг в течении четырех лет. Он работал на меня, и чем онболее всего был мне полезен – это умением добывать информацию, к которой я сам доступаникогда бы не получил. Когда занимаешься такой деятельность, как я, нужнодержать ухо востро и быть в курсе всех дел.

Кендрикс сказал мне, что коллегия голосовала за освобождениеЭнди Дюфресна следующим образом. В 1957 – семь-ноль против него, шесть-один в58, семь-ноль в 59 и пять-два в 60. Не знаю, что было потом, но шестнадцатьюгодами позже он все еще находился в камере 14 пятого блока. Тогда, в 1975, емубыло пятьдесят семь. Возможно, они проявили бы великодушие и выпустили егогде-нибудь в 1983. Они, конечно, поступают очень гуманно даруя вам свободу, новот что, послушайте. Я знал одного парня, Шервуда Болтона, и он держал у себя вкамере голубя с 1945 по 1953. Пока его не амнистировали, у него был этотголубь. Парень не был большим любителем птиц, он просто жил с ним, привык кнему, и все. Он звал его Джек. Он выпустил Джека на свободу за день до того,как по решению коллегии был выпущен на свободу сам Болтон. Птичка выпорхнула изего рук, только ее и видели. А через неделю после того, как Шервуд Болтонпокинул нашу счастливую маленькую семью, один приятель подозвал меня к себе иповел в западный угол прогулочного двора, где обычно прохаживался Шервуд. Там впыли валялся маленький грязный комок перьев, в котором с трудом можно былоразличить застывший трупик голубя. Друг спросил:

– Это Джек?

Да, это был Джек. Бедная птичка погибла от голода. Явспоминаю первый раз, когда мы пересеклись с Энди. Этот день так хорошосохранился в моей памяти, что я могу воспроизвести все детали, словно это быловчера. В тот раз он не просил Риту Хейворт. Это было позже. Летом 1948 года онподошел ко мне совсем по другому вопросу.

Большинство моих операций совершалось на прогулочном дворе,здесь заключил я и эту сделку. Наш двор очень большой, гораздо больше, чемдворы во многих других тюрьмах. Северная сторона его представляет собой стену свышкой в каждом углу. Охранники с биноклями, превосходно вооруженные, сидят навышках и осматривают окрестности. Здесь же расположены главные ворота.Хозяйственные ворота для перевозки всяких грузов расположены в южной сторонедвора. Их пять. В течение рабочей недели Шоушенк – довольно занятое место:туда-сюда постоянно снуют посыльные, у ворот сигналят грузовые машины. Мы имеемна своей территории большую прачечную, обслуживающую всю тюрьму, плюс госпитальКитгери и приют Элиот. На нашей территории расположен также крупный гараж, гдезаключенные, исполняющие обязанности механиков, следят за машинами охраны,тюремными машинами, государственными, муниципальными.., и конечно, членыколлегии тоже не упускают случая воспользоваться нашими услугами.

Западная сторона двора – каменная стена в маленькихзарешеченных окнах. Пятый блок находится по другую сторону этой стены.Администрация и лазарет расположены в восточной стороне. Шоушенк никогда не былпереполнен, как большинство тюрем, а в 1948 году он был занят едва ли на дветрети. Но в любое время на прогулочном дворе вы можете увидеть от восьмидесятидо сотни заключенных, играющих в футбол или бейсбол, просто прохаживающихся, болтающихдруг с другом, обсуждающих свои дела. В воскресенье становится еще более людно,и все это напоминало бы даже уик-энд за городом, если бы не славные ребята навышках и отсутствие женщин.

Энди подошел ко мне впервые именно в воскресенье. Я только чтозакончил разговор с Элмором Эрмитажем, славным малым, который часто имел делосо мной, и тут подошел Энди. Я, конечно, уже знал, кто он такой. Он успелзаработать себе репутацию сноба и хладнокровного типа. Я слышал даже такуюфразу, что Энди уверен, что его дерьмо пахнет приятнее, нежели дерьмо простогосмертного. Говорили также, что ничего хорошего этому парню здесь не светит.Один из утверждавших это был Боге Даймонд, человек, которому лучше непопадаться на пути, если вы дорожите собственной шкурой. Про Энди ужесплетничали достаточно многие, но я не люблю прислушиваться к досужимроссказням, пока сам не составил мнение о человеке.