Перед Грегом, к которому она относилась как к брату, Мэддине пыталась скрыть раздражения.

– Та-ак... Меня увольняют?

Он, конечно, сказал это в шутку. Его рейтинг почти так жевысок, как и у нее. Но с Джеком ничего нельзя предугадать. Он способенпринимать неожиданные, на первый взгляд иррациональные решения, которые к томуже не обсуждаются. Правда, Грега он любит, насколько ей известно.

– Да нет, ничего такого. – Мэдди быстро успокоилась. –Он сказал первой леди, что я буду участвовать в работе ее Комитета по борьбе сжестоким обращением с женщинами. И даже не спросил моего согласия.

– Мне казалось, тебе нравятся такие вещи.

– Речь не о том, Грег. Я не хочу, чтобы кто-то решал заменя. Я взрослый человек.

– Ну, ему, наверное, показалось, что ты не будешьпротив. Ты ведь знаешь, какие мы, мужики, толстокожие. Забываем пройти всенеобходимые стадии между «А» и «Я», считаем, что многие вещи нам заранееизвестны.

– А я этого терпеть не могу.

Однако оба прекрасно знали, что Джек очень часто принимаетза нее решения. И всегда объясняет это тем, что лучше знает, что ей нужно. Такуж между ними повелось.

– Мне очень не хотелось тебе говорить, но он принял ещеодно волевое решение. Новости просочились с Олимпа как раз перед твоимприходом.

Грег явно чувствовал себя не в своей тарелке.Привлекательный африканец, худощавый и стройный, с небрежно-элегантнымиманерами, он с детства мечтал стать танцором. Однако в конце концов оказался нателевидении и нисколько не жалел об этом.

– Ты о чем? – встревожилась Мэдди.

– Он изъял целый раздел из нашей передачи –политический комментарий в семь тридцать.

– Что?! Но почему?

– Он хочет, чтобы в семь тридцать звучало большеэкстренных новостей. Говорят, его решение основано на изучении рейтинга. Хочет,чтобы мы попробовали строить программу по-новому.

– Но почему он не обсудил это с нами?

– А когда он говорил с нами о таких вещах? Тебе ли егоне знать, детка? Джек Хантер принимает решения самостоятельно, без консультацийс королями эфира.

– Черт! – Мэдлен со злостью налила себе чашку кофе. –Хорошенькое дело! Просто поразительно! Значит, теперь никаких комментариев? Ноэто же глупо!

– Я тоже так думаю, но папе лучше знать. Речь шла и о том,чтобы вернуть редакционный комментарий в пятичасовой передаче, если поступятжалобы, но не сейчас.

– Господи! Неужели он не мог нас предупредить!

– Оставь. Он всегда так делает. Нам остается только этопроглотить. Мы ведь здесь работаем.

– Да... наверное, ты прав.

Некоторое время она еще кипела от возмущения, но потом сголовой погрузилась в работу. Они с Грегом обсуждали, у кого изженщин-конгрессменок – список они уже составили – взять интервью в первуюочередь. Закончили почти в одиннадцать часов. Мэдди вышла за сандвичами и покое-каким делам. Вернулась в час дня и снова села за работу. B четыре она пошладелать грим и прическу. Они встретились с Грегом, обсудили то, что удалосьотобрать за день. Пока не было ничего особенно интересного.

– Ну, ты уже намылила Джеку голову за нашу программу?

– Пока нет, но обязательно это сделаю.

В течение дня они с Джеком, как правило, не виделись, хотяуезжали с работы вместе. Если только у него не было назначено на вечеркакое-нибудь мероприятие, на котором ей было не обязательно присутствовать.

Пятичасовой выпуск новостей прошел нормально. Потом они сГрегом, как обычно, сидели и болтали в ожидании следующей программы, в семьтридцать. В восемь они закончили. Появился Джек. Мэдди попрощалась с Грегом,сняла микрофон, взяла сумочку и вышла. Сегодня вечером они обещали заглянуть навечеринку с коктейлями в Джорджтауне.

– Какого черта! Что ты сделал с нашей программой? –спросила она в машине.

– Рейтинги показывают, что зрители от нее устали.

– Чепуха! Она им очень нравится.

– Мы услышали совсем другое.

– Почему ты мне утром не сказал ни слова?

– Тогда еще не все было окончательно решено.

– Ты даже не спросил моего мнения. Мне кажется, вданном случае ты принял ошибочное решение.

– Лучше посмотри, что показывают рейтинги.

Они уже подъехали к дому, где проходила вечеринка, и вскорепотеряли друг друга в толпе гостей. Два часа спустя он ее разыскал и спросил,готова ли она ехать домой. После долгого рабочего дня и предыдущего позднегоприема в Белом доме оба чувствовали себя усталыми.

По дороге домой они почти не разговаривали. Джек напомнилМэдлен, что утром едет в Кэмп-Дэвид на ленч с президентом.

– Встретимся у самолета в половине третьего, –рассеянно проговорил он.

На уик-энд они обычно уезжали в Виргинию, где Джек купилферму за год до знакомства с Мэдди. Он очень любил эти места, и Мэдди успела кним привыкнуть. Их большой комфортабельный особняк стоял в окружении несколькихмиль земельных владений. Джек держал конюшни с породистыми лошадьми. Однако,несмотря на живописные окрестности, Мэдди чувствовала себя на ферме неуютно.

– Ты не хочешь провести этот уик-энд в городе? – снадеждой спросила она.

Они подъехали к своему дому. Шофер остановил машину.

– Это невозможно. Я пригласил на ферму сенатораМак-Катчинса с женой.

Он ей об этом не говорил.

– Это что, тоже большой секрет?

Мэдди не могла скрыть раздражения. Она не выносила, когдаДжек ее не спрашивал, или хотя бы не предупреждал заранее о приглашаемыхгостях.

– Извини, Мэдди, я просто заработался. Столько вещейнадо держать в голове. Столько всяких проблем...

Наверное, его беспокоит предстоящая встреча с президентом вКэмп-Дэвиде, решила Мэдди. И все равно он мог бы ее предупредить о том, чтопригласил Мак-Катчинсов на уик-энд.

Джек нежно ей улыбнулся:

– Извини, малыш, я просто забыл.

Когда он так говорил, невозможно было сердиться. В немпоявлялось что-то обезоруживающее, и весь ее гнев моментально улетучивался. Онахотела рассердиться, и не могла.

– Ничего страшного. Мне просто хотелось бы знать заранее.

Она не стала ему говорить о том, что не выносит ПолаМак-Катчинса. Джек об этом знал. Этот толстый, надменный, высокомерный сенаторвсех подавлял, даже, по-видимому, собственную жену, которая, похоже, перед нимтрепещет. Даже их дети повышенно возбудимы. Общество троицы бледных хнычущихребятишек не доставляло Мэдди никакого удовольствия, хотя она детей любила.