Постановление №9 о верификации Процесса Выбора

Листы все падали и падали, напечатанные невидимой рукой. Стопка этих бумаг позволила бы спрятаться за ними даже самому высокому человеку в мире. Наконец, последний документ упал на самый верх.

Его взяли тонкими пальцами и стали изучать, поудобнее надев элегантные очки в тигровой оправе.

– Нет, – протянул скрипучий голос. – Нельзя провести закон, созданный тысячелетия назад. Так не бывает. Вы нашли возможность, а мы найдем, как восстановить справедливость.

Глава 3. 1942 год. Ленинград

Когда началась война, моя мама работала в Эрмитаже, поэтому мы с сестрами задолго до многих знакомых знали, что будет война: все работники еще в 1939 году готовили коробки, чтобы эвакуировать ни в чем не повинные произведения искусства в безопасное место.

23 июня 1941 год, помню, мама ушла на работу, хотя должна была отдыхать, потому что выходной отменили. У всей страны отменили выходной на целых 4 года. И мама целыми днями помогала сворачивать, упаковывать, складывать в коробки, не разгибая спины, так что приходила домой почти буквой Г, а я разминала ей спину.

И когда кольцо блокады сомкнулось, нас хотели вывезти в эвакуацию, но мама не согласилась. Она не могла, да и не хотела уезжать: невозможно было оставить эти усталые позолоченные рамы, встревоженные скульптуры и голодные редкие книги.

Потом напишут, что жизни в Эрмитаже замерла, но это не так, ведь мама рассказывала: в музее велись научные разговоры, каждый день неслась охранная служба. А когда затопило один из подвалов и фарфор плавал в воде и песке, мама искренне плакала: видеть экспонаты, еще так недавно гордо стоявшие в светлых залах, грязными и залитыми водой оказалось невыносимо.

Невыносимо было и видеть родной город с поникшими, но не сдавшимися крышами. Он мерз, как и все его оставшиеся жители, во время суровой зимы 1942 года.

Нам-то еще повезло: у меня было еще только две сестры. А вот у наших соседей было четверо детей, а младшему из них исполнилось три месяца. Он истошно кричал весь день, а я только просила, обращаясь к кому-нибудь там, в небе, чтобы стало полегче.

В городе почти не осталось домашних животных. У всех наших соседей до войны звуки радио прерывались радостным лаем, чириканьем и требовательным «мяу!». Однако теперь стояла тишина.

Он явился поздним вечером. В голодной тишине его «мяу!» произвело тот же эффект, что и салют прямо под окнами в будний день. Кот был упитан и хорош собой, глядел своими зелеными глазами прямо в глаза и, кажется, понимал русский язык.

Я взяла его к себе в комнату. Он грел меня и не просил еды. С ним что-то было не так, но я не хотела, чтобы он уходил. Я никому бы не отдала этого кота, и последние мои силы пошли бы на его спасение, если вдруг понадобится.

Кот жил у меня уже неделю, когда внезапно исчез. Я как раз вернулась с хлебом, полученным по карточкам, а он не вышел встречать меня. Я не кинулась на улицу и не стала спрашивать оставшихся соседей: в Ленинграде пропадали каждый день, уходили и оставляли без предупреждения.

Прошла еще неделя, и я почти забыла про кота, как вдруг он заявился на пороге с письмом в зубах. Только собаки так делают. Он положил письмо на кровать. Может быть, мне показалось, но я заметила его улыбку и хитрый блеск в глазах.

Письмо было запечатано сургучом с изображением дождевых капель. Мы давно не видели такую чистую и плотную бумагу и запах такой давно забыли. Лаванда и дождь? В то утро я подумала, что мне пишет Бог. Не забывайте, мне было 13 лет и я хотела верить в сказку и в возможность помощи.

Читала мама. Вслух. С каждым словом, помню, мои и так большие глаза сделались еще больше. Лицо тогда, наверное, превратилось в сплошные глаза.

Сообщали, что я избрана Повелительницей Бурь и необходимо на следующий день в 11.30 быть готовой и с собранными вещами.

Мама всегда боялась за меня, но как и всегда, вздохнув сказала:

–  Я хотела бы, чтобы мои дети были радом со мной. Но теперь чем дальше ты будешь от меня, тем безопаснее. Поезжай, дочка.

И я уехала. Без слез, без долгих прощаний. Я знала, что обязательно помогу родным. Только бы они продержались самую тяжелую зиму.

Завтра меня заберут из блокадного Ленинграда. Дорога жизни по воздуху.

Полет жизни!

***

Повелительница Бурь, надевшая простые темные брюки и свитер мятного цвета с высоким горлом, стояла у одного из окон круглого кабинета метеорологии. Из окон дул слабый ветер, похожий на дуновения кондиционера в комнате. Кристина, одетая в спортивный костюм, холода могла не опасаться.

– Заходи, Кристина. Сегодня мы с тобой начинаем обучение, – она отвернулась от окна, из которого выходили прозрачные лучи. – Но сначала я покажу, чем занималась.

Она пригласила девочку сесть на стул у самой двери. Удивительно, но именно на этом месте Кристина чувствовала себя намного ближе к окнам, а взгляд охватывал каждое окно в подробностях.

– Повелительница Бурь работает круглосуточно, и каждый день не похож на другие. Хотя в Санкт-Петербурге или Лондоне со мной бы поспорили, – она засмеялась. – Сейчас я начну менять погоду, и твоя задача понять, по какому принципу я это делаю, каким правилам следую, по твоему мнению. Все твои мысли и впечатления, даже самые незаметные, будут зафиксированы. Так что не бойся забыть. Готова?

– Да, – Кристине задание понравилась, только она не понимала, как можно зафиксировать каждую ее мысль.

Из каждого окна шло шесть прозрачных лучей, и в каждом можно было различить определенные погодные условия. Повелительница Бурь начала с центрального окна, выбрав самый крайний луч. Было видно, что на одной из территорий шел проливной дождь, сверкали молнии. Взмаха руки было достаточно, чтобы молнии и гром прекратились, а дождь перешел в мелкий. Кажется, Повелительница Бурь что-то прошептала, но Кристина не могла разобрать слов. Далее погода менялась в окнах по обе стороны от центрального: снег сменялся облачностью без осадков, палящее солнце становилось еще более нестерпимым. И только в одном, самом крайнем, окне как было белым-бело, так и осталось.

Как только Повелительница Бурь закончила работу, в центре кабинета возник белый лист (Кристине показалось, что он был ненастоящий, а, скорее, похожий на белую интерактивную доску). На нем нескончаемым потоком лились предложения.

– Что ж, неплохие мысли. Мы разберем их с тобой через