Павел оглянулся. Странным показалось ему, что на охранупоявление этого человека не произвело никакого впечатления, хотя несколькоминут назад они палками отогнали прочь какого-то нищего, который спьяну вздумалпросить милостыньки у императора.

Куракин тоже шел с равнодушно — сонным видом, погруженный вкакие-то свои мысли.

Впрочем, прислушавшись к себе, Павел вдруг ощутил, что неиспытывает никакого страха. Мысль о том, что это может быть убийца, не трогалаего сознания. Странным казалось только то, что ноги этого человека, ступая побрусчатке, издавали странный звук, словно камень ударялся о камень.

Павел изумился, и это чувство сделалось еще сильнее, когдаон вдруг ощутил ледяной холод в своем левом боку, со стороны незнакомца.

Павел вздрогнул и, обратись к Куракину, сказал:

— Судьба послала нам, странного спутника.

— Какого спутника? — спросил Куракин.

— Господина, идущего у меня слева. Куракин раскрыл глаза визумлении и заметил, что у великого князя с левой стороны никого нет.

— Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовоюстеною? — удивился Павел, продолжавший слышать шаги незнакомца и видеть егошляпу, его мощную фигуру.

— Ваше высочество, вы идете возле самой стены, и физическиневозможно, чтобы кто — ни будь был между вами и ею, — благоразумно возразилКуракин.

Павел протянул руку влево — и точно, вместо того чтобысхватить незнакомца за плечо, наткнулся на камень. Но все-таки незнакомец былтут и шел с цесаревичем шаг в шаг, и поступь его, как удары молота, раздаваласьпо тротуару.

Павел взглянул на него внимательнее прежнего. Тот как раз вэто мгновение повернулся, под шляпой его сверкнули глаза столь блестящие, какихцесаревич не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на Павла и,чудилось, околдовывали его.

— Ах! — сказал Павел Куракину. — Не могу передать тебе, чтоя чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.

Павел начал дрожать — не от страха, но от холода. Казалось,что кровь застывает в его жилах. Вдруг из-под ворота плаща, закрывавшего роттаинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:

— Павел!

— Что вам нужно? — ответил он безотчетно.

— Павел! — опять произнес незнакомец, на этот раз, впрочем,как-то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти.

Потом он остановился. Павел сделал то же.

— Павел! Бедный Павел! Бедный князь!

Павел обратился к Куракину, который также остановился,удивляясь, что происходит с его высочеством.

— Слышишь? — спросил Павел взволнованно.

— Ничего, — отвечал тот, — решительно ничего.

— Кто вы? — сделав над собою усилие, спросил цесаревич, иКуракин вздрогнул, потому что ему показалось, будто Павел сошел с ума: онразговаривал с пустотой. — Кто вы и что вам нужно?

— Кто я? Бедный Павел! Не узнаешь? А ведь ты только что,вспоминал меня. Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе. Живи по законам справедливости,и конец твой будет спокоен. Не разводи пауков в доме своем, не то они задавяттебя.

Произнеся эту странную, отрывистую фразу, незнакомец в плащеснова двинулся вперед, оглядываясь на Павла и все как бы пронизывая его взором.

И как цесаревич остановился, когда остановился его спутник,так и теперь он почувствовал необходимость пойти за ним.

Дальнейший путь продолжался в молчании, столь напряженном,что и встревоженный Куракин не мог сказать ни единого слова.

Наконец впереди показалась площадь между мостом через Неву изданием Сената. Незнакомец прямо пошел к одному, как бы заранее отмеченному,месту на площади; великий князь остановился.

— Прощай, Павел! — сказал человек в плаще. — Ты еще увидишьменя здесь. Помни: берегись пауков!

При этом шляпа его поднялась как бы сама собой, и глазамПавла представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка его прадеда ПетраВеликого.

— Не может быть! — вскричал он, едва не теряя сознания отстраха и удивления, а когда очнулся, никого уже не было на пустынной площади;

На этом самом месте летом будущего года императрицаЕкатерина Алексеевна возведет монумент, который изумит всю Европу. Это будетконная статуя царя Петра, помещенная на скале.

Не Павел советовал матери избрать это место, будтоотмеченное или скорее угаданное призраком. Он опасался вспоминать о той ночи,но не знал, как описать чувство, охватившее его, когда он впервые увидалпамятник Петру.

Тот холод, который пронзал его слева при встрече с призраком,Павел продолжал ощущать до конца жизни. И его не оставляла уверенность, что,хоть Петр явился поговорить с ним, он сделал это не из сочувствия не израсположения, а скорее из жалостливого презрения к своему потомку.

Павел никогда никому не верил! Даже призракам.

А слова о каких-то там пауках показались ему сплошнойневнятицей. Или он только делал вид, что не понял их?

Почти всю дорогу Алексей проспал. Тетушка уж так застращалабеспутицей (да и правда, на дворе конец марта, не дороги, а чистое наказание),что, он пытался избавиться от этих страхов самым наивернейшим способом:покрепче зажмурясь и погрузившись в грезы.

И то сказать: в последнее время случилось в его жизнистолько хлопотных, непривычных событий (смерть отца, вступление в праванаследства, тяжкие ссоры с тетушкой, решение круто изменить судьбу иотправиться в Петербург, искать покровительства дяди, генерала Талызина), чтоони надолго отняли сон у Алексея.

Поэтому в пути он добирал недобранное. И почудилось ему, чтолишь только двухэтажные “губернские” дома на Покровской — главной улице НижнегоНовгорода — сменились одноэтажными халупами, а потом Арзамасская заставапотонула в пыльно-пеньковой завесе (жители окраин промышляли тем, что трепали ипряли пеньку на лужайках возле своих домов), так почти сразу вслед за этимвыплыли из серенькой весенней мороси дома северной столицы.

Скоростью своего проникновения в Петербург Алексей былнемало изумлен. Кто-то из соседей-помещиков, побывавший в столице, рассказывал,что еще до городской заставы каждого прохожего — проезжего останавливали пикетыраз по пять и с пристрастием допрашивали, куда едет да откудова.