обнимаю маму, тем холоднее становится ее кожа. Я все еще плачу и осознаю.

Осознаю.

Осознаю.

Знаю.

Они действительно все умерли. Мама и Ривер, Робин и Итан, Николетта и Стивен, и именинница Бриана, и маленькая Анджелина. Все умерли в тот же миг, когда забрали и остальных. Они не вернутся, и этого не изменить, сколько ни мечтай.

– Я люблю тебя, – говорю я маме, гладя ее по волосам. Это кажется неправильным, недостаточным, неуместным. И мой мозг по-прежнему кипит, и скорбь пока не овладела мной в полной мере, потому что это выглядит бессмысленным, и я в полном недоумении от того, как могли все вот так просто… уйти.

И почему, даже встретив Смерть лицом к лицу, я все еще жива.

Глава 4

Мы со Смертью давние враги.

Ну, по крайней мере я считала его своим врагом. А он, очевидно, и знать не знает, кто я такая.

Штука в том, что я никогда не могла умереть; или не так: я могу умирать, просто из этого ничего не получается.

Ни в тот раз, когда я упала с дерева и сломала шею. Ни тогда, когда меня ограбили и перерезали горло.

Ни даже, самое показательное, когда в давние годы Мор пронесся по Атланте, унеся жизни людей, включая моих биологических родителей.

Тогда я не должна была выжить – смертельными были и сама эпидемия чумы, и время после нее, когда я, совсем малышка, провела не один день без воды и еды.

Мама рассказывает – рассказывала, – что она ехала верхом домой, после того как нашла мужа мертвым в больнице, где он работал, как вдруг услышала мой плач.

«Вхожу я в дом, а там ты: перепуганная, голодная, а уж завывала так, как будто не ты продержалась два дня без помощи. Ты сразу заковыляла ко мне, как только увидела, а я подхватила тебя на ручки – и все. Такие дела. Я потеряла мужа, но нашла дочку».

Даже сейчас я слышу мамин голос, и у меня сжимается горло. Именно такое странное происхождение и подарило мне имя Лазария.

Та, кого воскресили.

Внутри меня тошнотворный толчок зависти, зависти к мертвым. Кто и когда завидовал мертвым? И вот я завидую, я желаю, чтобы смерть забрала меня вместе со всей семьей, а не принуждала страдать в одиночестве от невыносимой скорби.

Среди всех вариантов будущего, какие мне рисовались, такого никогда не было. А следовало бы предвидеть. Мир, в котором мы живем, – мир, где ничто больше не работает, а люди хватаются за религию как за некий талисман, способный сдерживать монстров, хотя это явно не так.

Я отпускаю мамино тело и, встав, отворачиваюсь от нее. И тут до меня вдруг доходит: я окружена мертвыми. Не только в этом доме, но и во всем городе. Клянусь, я это даже чувствую – смерть давит со всех сторон.

Почва под ногами начинает дрожать. Я смотрю вниз, на землю, нахмурившись. Издалека идет низкий гул, стон… чего-то большого. Следом раздаются пронзительные звуки, а потом…

Бум-м-м!

Земля содрогается, будто что-то сильно по ней ударило.

Я все еще пытаюсь собраться с мыслями, когда тот же самый рокот начинает звучать снова, только теперь он исходит от стен моего дома.

Я смотрю на него, и в груди плещется ужас. Отступаю, хотя почва под ногами продолжает сотрясаться.

Уходи, Лазария.

Я направляюсь к растущему в глубине двора дубу, и в этот момент дом моего детства издает протяжный и резкий скрип. Оглянувшись, я успеваю увидеть, как он проседает. Левая сторона обрушивается первой, но сразу же за ней следует и правая.

БУМ-М-М!

Неожиданный толчок меня отбрасывает, и я валюсь на землю. Вырастает облако пыли, летят обломки, я закрываю глаза, вдыхая едкий воздух. Падают последние обломки, а потом вновь становится тихо.

Я поднимаюсь, рукой разгоняю пыль и снова гляжу на дом.

Только дома больше нет. Теперь и он, и все мертвые внутри – не более чем груда мусора.

______

Весь городок Темпл лежит в руинах. Я вижу тела и развалины, ничего больше. Приметные ориентиры – кофейня, куда я заходила, магазин, где покупала продукты, моя старая школа – все исчезло.

Ушло, ушло, ушло…

При виде этого опустошения – и всех людей, лежащих на улицах, – я плачу. Плачу, пока от рыданий не садится голос. Тогда я просто смотрю на море тел.

Мне нельзя здесь оставаться – понимаю я. Не осталось ни убежища, ни людей.

В растерянности и отчаянии я озираюсь.

Что мне делать, куда идти?

Глава 5

Истабога, Алабама

Тремя ночами позже, сидя на обочине 78-й автострады, я кручу и кручу на пальце старое мамино обручальное кольцо, а вокруг стрекочут кузнечики. Это единственная вещь, которую мне удалось спасти, и то лишь потому, что тело мамы не было погребено под обломками дома.

Я сняла его с маминого пальца. При мысли об этом у меня становится горько во рту – я чувствую себя каким-то безнравственным осквернителем гробниц. Нужно было похоронить ее с кольцом, оно много для нее значило. Но я так не сделала, и, честно говоря, облегчение от того, что у меня осталась от нее хоть какая-то память, куда сильнее чувства вины.

Кроме этого, при мне только сумка и велосипед – я забыла их на ярмарке, когда все это началось. Так что теперь кольцо официально – самое ценное мое имущество.

Я снова переключаю внимание на простенький золотой ободок, изо всех своих сил пытаясь прогнать образы, которые мозг маниакально прокручивает снова и снова. К этому времени разрушен уже не только мой город. Бремен, Уэйко, Таллапуса, Карроллтон – все города, которые я проехала в поисках убежища, – все они обезлюдели, их жители мертвы, а постройки разрушены.

Я все еще кручу на пальце кольцо, когда в голову приходит одна мысль.

Нужно его остановить.

А раз уж я единственная такая, что не поддаюсь Смерти… значит, кому этим заняться, как не мне.

Глава 6

Лебанон, Теннесси

Октябрь, год Всадников двадцать шестой

Второй раз я встречаю Смерть по собственному желанию, неслучайно.

Я сижу возле дуба, растущего на обочине дороги, на боку лук и колчан.

На это ушло три месяца, а еще много беготни кругами и множество, множество разоренных городов, но наконец я, кажется, сумела опередить Смерть.

Осеннее солнце прячется за тучами, а деревья вдоль дороги меняют цвет. Обычно на это время, когда резко