отступает жара, приходится самый разгар футбольного сезона. Тогда же в голове начинают бродить мысли о каникулах, свитерах, теплых напитках и семье.

У меня перехватывает горло. Жить одной – это своего рода ад. Я привыкла к шуму и гаму. Мой дом всегда был наполнен пением, руганью, смехом и болтовней. Во всех этих звуках было утешение. Нельзя было и пяти футов пройти, чтобы не отдавить кому-то ногу. Даже когда братья и сестры разъехались, они всегда были на связи, да и без них постоянно забегали друзья и соседи.

Теперь единственная моя компания – трупы, мимо которых я прохожу, да редкие падальщики, которые ими питаются.

И унылые завывания ветра.

Мне кажется, что я сойду с ума от одиночества.

День клонится к концу, и я начинаю нервничать. Торчать на такой большой дороге небезопасно, того и гляди ограбят, хорошо еще, если ножом не пырнут. Со мной раз было такое. Я ехала домой от пациентки, в тот день мне пришлось пробыть на ногах двадцать с лишним часов, принимая особенно тяжелые осложненные роды. Акушерка, под чьим началом я проходила практику, отправила меня домой отдохнуть. Я буквально засыпала на ходу, когда решила остановиться, сойти на обочину и полежать минутку. А проснулась от того, что по моему горлу чиркнули острым лезвием. Бродяги забрали все мои вещи, пока я истекала кровью. Позднее я пришла в себя, окровавленная. И одна.

Сверкает молния, отвлекая меня от невеселых мыслей.

И в ту же минуту на тихое шоссе выносится куча перепуганного зверья. Я смотрю на них и не верю глазам.

Он приближается.

Господи боже мой, он действительно приближается!

За последние месяцы я уже столько раз ошибалась, стараясь предугадать его маршрут, что почти перестала верить, будто наши с ним пути еще раз пересекутся. Но вот мои старания увенчались успехом.

Резким движением я хватаю лук, который подобрала месяц назад. Стреляю я неважно и оружие прихватила больше для того, чтобы отгонять собак и охотиться на дичь (в этом я пока не преуспела). Но как знать, вдруг этот лук поможет мне остановить Смерть.

Я морщусь. Мне никогда прежде не приходилось намеренно причинять кому-то боль, и хотя сейчас у меня есть причина, я… я совсем не уверена, что готова на это.

Ну вот такая я девушка – люблю вышивать цветочки на своей одежде. Люблю в свободное время спасать зверюшек, а в последние годы училась не на кого-нибудь, а на акушерку. А еще утверждают, что в подпитии я обожаю обнимашки.

Одинокая фигура приобретает более четкие очертания. На фоне грозового неба всадник кажется сгустком черного дыма. Я узнаю его только по чудовищным черным крыльям.

Начинается дождь. Капля, вторая, потом все больше и больше, пока не начинает казаться, что небо разваливается на куски. Ветер сбивает с ног, я дрожу от холода.

Чем ближе всадник, тем сильнее я колеблюсь.

Ты и в самом деле надеешься остановить его, Лазария? Он не станет слушать твои доводы, ты же это понимаешь.

Меня он не замечает, пока я, встав со своего места, не выхожу на середину дороги.

Всадник резко осаживает коня, и хотя это другой город, и день другой, и погода не такая, мне кажется, что я заново переживаю нашу первую встречу.

– Ты, – выдыхает он, но его голос заполняет весь мир вокруг нас.

Он помнит меня.

Кажется, с чего бы мне удивляться: вероятно, на свете не так уж много людей, которых он не может убить, но все-таки. Он меня помнит.

Дождь с каждой секундой льет все сильнее, ветер ерошит мои волосы, а я стою, злобно уставившись на всадника.

Смерть соскакивает с коня, не отрывая от меня глаз. В тусклом свете его лицо кажется особенно трагичным, будто его деяния преследуют его.

Думать так, конечно, значило бы слишком сильно ему польстить. Полагаю, его совершенно не волнуют смерти, за которые он несет ответ.

В небе бушуют молнии. На мгновение ослепительная вспышка изменяет черты всадника. Там, где только что было лицо Смерти, я вижу вдруг череп, а на месте доспехов и крыльев – скелет.

Но как только молния гаснет, видение исчезает, и Смерть опять просто человек.

Господи, да он же и правда смерть. Если мне и нужны были лишние доказательства, я только что их получила.

У меня дрожат коленки. Вот черт, кажется, я начинаю трусить.

Смерть подходит ко мне, и я перестаю дышать. Это существо нельзя подпускать к себе так близко. Он злодейски красив, даже прекрасен.

Всадник замечает мои мокрые волосы и то, что на мне и сухой нитки нет.

– Все создания до единого убегают от меня, кроме тебя, – в его голосе нет ни удивления, ни настороженности. Все-таки этот всадник – полнейшая тайна.

Я поднимаю подбородок выше.

– Предполагается, что я должна тебя бояться? – Потому что да, на самом деле я боюсь. Я в полном ужасе. Но я слишком легкомысленна, чтобы обращать на это внимание.

Он чуть заметно улыбается, а я, должно быть, и в самом деле безрассудно храбрая, потому что не опи2салась при виде этой улыбки, как любой нормальный человек на моем месте.

– Ты всех у меня отнял. – Голос срывается. Я не собиралась начинать с этого, но, заговорив, уже не могу остановиться. – Мою маму, моих братьев и сестер, племянниц и племянников, соседей, друзей. Они все умерли.

Боль, которую я носила в себе, захлестывает меня. Скорбь достаточно ужасна сама по себе, но теперь мне приходится сносить еще и одиночество, о котором я никогда не просила.

Смерть смотрит на меня, а дождь тем временем поливает нас обоих.

– Это то, к чему я призван, кисмет, – говорит он. – Я убиваю.

Тоска впивается в меня острыми когтями, пытаясь выбраться наружу. Вся моя жизнь окончилась в день, когда в наш город явился этот тип, а ему хоть бы хны.

Разумеется, ему плевать, Лазария, – говорит негромкий голос внутри меня. – Он не смог бы разрушать мир, если бы принимал это близко к сердцу.

Всадник тем временем снова окидывает меня беглым взором. В его глазах сквозит что-то древнее и иное.

– Как твое имя? – спрашивает он.

Я колеблюсь. Не следует называть имя человеку, которому не доверяешь, но разве может со мной случиться что-то хуже того, что уже произошло? Мы оба знаем, что убить меня он не может.

– Лазария, – решаюсь я.

– Лазария, – повторяет он, пробуя имя на вкус, катая его на кончике языка. Улыбается, но от этого только сильнее кажется, что он меня