себе представляла. Я предполагала, что разговор либо вообще не состоится, либо все затрещит по швам и я ни за что не доберусь до этого этапа. Но мы живем во времена кошмарных чудес. Представить себе победу над смертью сейчас намного легче, чем было бы, скажем, тридцать лет назад.

Обнажив левое предплечье, я подношу нож к коже. Секунду медлю, глубоко вдыхаю. Я, надо признаться, никогда еще не проделывала такого, и внутри все дрожит от ожидания.

Не давая себе времени передумать, я провожу лезвием по коже. Плоть расходится до ужаса легко. Боль приходит на миг позже, и даже после всего, что я испытала раньше, такое резкое жжение – все равно шок.

Я стараюсь дышать ровнее и роняю нож на стол, а из раны капает кровь.

Сидящий напротив начальник пожарной части вскакивает и протягивает мне носовой платок.

– Чтобы кровь унять, – поясняет он, – платок чистый.

Бросив на него благодарный взгляд, я принимаю платок и стираю кровь. А через секунду огибаю стол и протягиваю руку мужчинам.

– Посмотрите на рану поближе, – предлагаю я, – чтобы точно знать, что это не трюк.

Я промокаю кровь, хотя из пореза струится новая. Трое вокруг меня внимательно осматривают руку, а пожарный даже решается взять ее и повертеть и так и сяк.

– И сколько времени нужно, чтобы все затянулось? – интересуется он, отпуская мою руку.

Я пожимаю плечами.

– Час, может, два.

– Два часа? – Мэр воздевает руки, словно спрашивая: вы о чем вообще?

И я согласна, два часа – это долгое ожидание.

– Если это проблема, – предлагаю я, – посадите меня в камеру, заприте на два часа, а сами начинайте разрабатывать план эвакуации. Если я вру, можете там меня и оставить. Но если нет, – добавляю я стальным голосом, – лучше вам начинать готовиться.

______

В камеру меня не сажают, но отводят в допросную, где и держат два часа, заперев снаружи.

Время ползет, как улитка, но вот наконец щелкает замок и полицейский открывает дверь. Следом за ним в крошечную комнатку входят шеф полиции и мэр.

– Хэнк сейчас занят, – объясняет шеф полиции, затворяя за собою дверь. – Не может подойти.

Видимо, Хэнк – это начальник пожарной части, и я искренне надеюсь, что занят он эвакуацией населения.

Мэр кивает на мою раненую руку, скрытую сейчас под бинтами.

– Как там дела? – спрашивает он настороженно. Кажется, он до сих пор думает, что это какой-то розыгрыш.

Глядя на пришедших мужчин, я разматываю повязку, пока не сваливается последний виток. Под бинтом пятно запекшейся крови на том месте, где был порез. Из стакана, который мне оставляли, я выплескиваю на руку немного воды и бинтом стираю кровь.

Края раны срослись. Даже слабого следа, даже царапины не осталось на том месте, где находился порез.

– Черт меня побери. – Шеф полиции говорит тихо, почти восхищенно. Потом поднимает на меня глаза. – Кто вы такая?

Почти тот же вопрос задал мне и Смерть, и при воспоминании об этом меня пробирает озноб.

– Теперь вы мне верите? – спрашиваю я.

В допросной тихо.

– Потому что если верите, – мягко продолжаю я, сочтя их молчание за «да», – то нам предстоит очень много дел, а времени почти не осталось.

Глава 9

Согнувшись в три погибели, я сижу на чердаке торгового павильона на окраине Лексингтона. Из корзин и ящиков вокруг меня доносятся ароматы табака и пчелиного воска. Тетива лука натянута, стрела смотрит в открытое окно, низко в небе висит вечернее солнце. Отсюда мне хорошо видна 64-я автострада, и я готова поспорить, что всадник собирается войти в город именно по этому шоссе.

Я примеряюсь, поправляю прицел. Стреляю я приемлемо, хотя и небезупречно. Бросаю взгляд на другую сторону улицы, где за конюшней и на ее крыше в ожидании залегла еще горстка лучников. Один из них Джеб Холтон, шеф полиции. Он был непреклонен в том, что надо расположиться именно здесь, на дороге, по которой, в чем я практически уверена, проедет Смерть.

Остальные улицы на въездах и выездах из города тоже охраняются. Жуткая правда состоит в том, что никто из нас понятия не имеет, когда и откуда явится всадник – и явится ли вообще.

Повожу плечами, массирую шею – от долгого сидения мышцы затекли. Кусаю нижнюю губу.

Прошло больше суток с тех пор, как мы познакомились с администрацией Лексингтона, и больше половины этого времени я провела сидя, а спала по очереди с Келли Ормонд, полицейским, которую поставили в пару со мной.

Там, внизу, на дороге оживленное движение – люди покидают свои дома. Были розданы эвакуационные ордера, и уже за прошедший день многие собрались и уехали.

Но многие решили остаться.

У соседнего с моим окна замерла в ожидании офицер Ормонд, тоже с луком наготове.

Тишину нарушают отдаленные крики животных. Я подбираюсь, заметив подвижную густую тьму на горизонте, услышав потрясенные вскрики путников на шоссе. На моих глазах эта темная масса надвигается на нас, как волна.

Блеяние, мычание и вой сотен животных перекрывают крики перепуганных беженцев. Зверье высыпает на шоссе, снося велосипеды и переворачивая повозки, оно несется сквозь толпу по дороге.

Но вот звери скрываются из вида, и за ними остается такая зловещая тишина, что у меня на руках шевелятся волоски.

Напрягая глаза, я всматриваюсь, всматриваюсь…

– Думается, к нам пожаловал всадник? – спрашивает Ормонд.

– Да. – Я уверена, что через считаные минуты снова встречу Смерть лицом к лицу. При мысли о нем в моей груди начинает ворочаться тревога. Даже после всего, что он сотворил со мной и моей семьей, я не уверена в том, что собираюсь сделать, – в том, зачинщицей чего я сама же и стала.

В ушах шумно грохочет сердце. Я стараюсь дышать ровнее.

Я могу это сделать. И сделаю.

Внизу перепуганные путники поднимают сбитых с ног и помогают собрать опрокинутый багаж. Сегодня все происходит как и тогда, в день фермерской ярмарки, только на этот раз полицейский из здания наискосок от нас призывает людей сойти с дороги и вернуться туда, откуда они шли.

Тем, кто уже прошел по шоссе дальше, повезло меньше. Я вижу мужчину, который остановился посреди дороги и яростно отряхивается от пыли, как будто ему ничего не грозит.

– Беги же, – шепчет себе под нос офицер Ормонд, тоже заметившая его.

Я сжимаю губы и морщусь. Не представляю, сколько еще осталось всем этим людям.

И тут слышится цокот стучащих по асфальту копыт.

У меня волосы встают дыбом, а в следующий момент…

Он