— Зачем вызывать у людей ненужные мысли?

Общественность считает, что тебе где-то в районе тридцати, атут взрослый парень в сыновьях.

— Он сын Артемьева.

— Неважно. Мысли все равно возникают.

— Ну и что? Я же не солистка девчачьей группы…

— А вдруг ты ею решишь стать? — пожала плечамиСофья. — Опять же на последней фотографии в журнале ты выглядела моложеМакса, а он так старательно тебя обнимал…

— Ты совершенно спятила, — разозлилась я. — Ялюблю Макса, он хороший мальчик…

— Он успел вырасти, ему уже двадцать три года.

И теперь, когда умер его отец…

— При чем здесь это?

— Смею напомнить, — в свою очередь разозлиласьСофья, — что желтая пресса окрестила тебя «профессиональной вдовой». Твоимужья умирали на пике карьеры, оставив тебе приличное состояние, а главное,авторские права. Кстати, опять звонили по поводу твоего портрета. Его простожаждут приобрести…

— Мне не нравится выражение лица на этом портрете.

— Опять-таки смею напомнить, что ты тратишь слишкоммного, наши расходы…

— Продадим портрет с синей рюмкой, — перебила еея.

— С чем? — скривилась Софья.

— С синей рюмкой. А что, звучит неплохо. Под такимназванием и представим его в каталоге. Через три месяца аукцион, и мы опятьразбогатеем. К тому же не забывай о книгах Артемьева. Скворцова жаждет ихполучить, а это значит, мы заключим договор на самых выгодных для себяусловиях.

— Только держись подальше от Макса, — вздохнулаСофья. — Его чувства к тебе ничего общего с сыновними не имеют.

— Прекрати говорить гадости.

— Я не говорю гадости, я констатирую факт.

— Ему прекрасно известен мой возраст…

— А кого это волнует? Уж точно не его.

— Такие отношения совершенно бесперспективны, Максразумный мальчик и понимает…

— Вот уж нет. Я не его разум имею в виду. Тут ты права,он в семействе точно приблудный. То есть по поводу мамаши ничего не скажешь, умна,стерва, а папуля.., тьфу ты, о покойниках плохо не говорят.

Кажется, я мысль потеряла.

— Не ищи ее, лучше выпей чаю.

— Ах да, вспомнила. Макс умный мальчик, но он в тебявлюблен. Разница в возрасте имеет место быть, но ты молодая женщина, красавицаи способна…

— Прекрати, — взмолилась я. — Звучит, как намоих похоронах, я сосредоточие всех достоинств.

— Недостатки тоже есть, — пожала плечамиСофья. — Но они не идут ни в какое сравнение… А если кто-то из желтойпрессы разнюхает… Один намек — и скандала не избежать. Вся эта свора завопит,что ты свела мужа в могилу, чтобы заполучить сыночка, или что сыночек свел вмогилу папашу, чтобы расчистить себе дорожку, что для нас ничуть не лучше.

Мальчик восхищается тобой, я бы даже сказала, благоговеет,но если ты поведешь себя с ним не как мачеха, а как женщина…

— Господи, как ты мне надоела, — не выдержалая. — Ты же знаешь, я люблю Макса как сына, которого у меня никогда не былои, похоже, не будет.

Меня никогда не интересовали мужчины моложе меня, во мнеслишком развит материнский инстинкт, хочется им помочь, оградить отнеприятностей, но не более того. И здесь даже неважно, на сколько лет он моложе— на три или на десять.

— Слава богу, значит, стоит опасаться только тех, комуближе к сорока, чем к тридцати, — дипломатично выразилась Софья. — Нои здесь неплохо бы повременить. Твое последнее увлечение…

— Замолчи немедленно, — по-настоящему разозлиласья. Софья схватила чашку и с постным видом отхлебнула глоток. Я отвела взгляд снамерением насладиться пейзажем.

Вид с веранды открывался великолепный. Дом находился впригороде, в весьма живописном месте.

До ближайшей остановки троллейбуса отсюда всего-то десятьминут на машине, а чувство такое, что ты за тысячу километров от цивилизации.

Этот дом мы купили у чиновника высокого ранга, который помилости злодейки-судьбы оказался под следствием. Вокруг шумел сосновый бор,полтора десятка домов совершенно терялись в нем. Участок огромный, на нем тожеросли сосны. Дом стоял на высоком берегу реки, к которой вела мраморнаялестница, на реке была устроена купальня.

Разумеется, вся территория была обнесена высоким забором.Попасть на территорию, так сказать несанкционированно, можно лишь по воде,ставить забор в реке показалось глупым даже высокому чиновнику, а меня и вовсезаборы не занимали. Даже от видеокамер я отказалась. Конечно, имеласьсигнализация, но ею пользовались, только когда я надолго уезжала, а Роза иНаташа на это время покидали дом. Кроме них, при доме практически постоянножили двое мужчин: сторож и садовник. Оба преклонного возраста.

На реке, кроме купальни, была пристань, возле которой внастоящий момент замерли две моторки.

Костас после покупки дома пытался все здесь перестроить, ноя вовремя вмешалась, и нанести настоящий ущерб дому он не успел. Возвел лишьзастекленную веранду вдоль всего фасада, несколько изувечив его, но здесь былоочень приятно отдохнуть, и я смирилась.

Дом был построен в форме буквы П, повернутой ножками всторону реки, фасад в неоклассическом стиле (до вмешательства Костаса,разумеется) выходил к дороге, правда, от дороги дом отделяли сосновая роща илужайка, с двух сторон были разбиты цветники. Возле ворот домик сторожа. Отдомика к реке шла березовая аллея.

Я любила этот дом и предпочитала жить здесь, хотя не всегдаэто удавалось, мне часто приходилось колесить по свету. Зато я всегда знала,что меня ждет мой дом.

Пейзаж, легкий ветерок, солнце, которое довольно высокоподнялось над рекой, настроили меня на лирический лад. Я блаженно потянулась итут вспомнила, что время неумолимо движется к полудню, а я еще в пеньюаре.

— Парикмахер будет в одиннадцать, — точно угадавмои мысли, сказала Софья. Я кивнула.

— Тогда с чаепитием закругляемся.

Я уже собралась встать, когда на веранде появилась Наталья.

— Лариса Сергеевна, — сказала она, — вамписьмо. — И протянула мне конверт. Вообще-то почту разбирала Софья, оттогопоступок Натальи слегка удивил меня. О распределении обязанностей ей хорошоизвестно, но тут она добавила:

— Просили лично в руки и срочно.