ужасная сцена осталась позади. Как вдруг неожиданно…

– Нет школьных друзей, – говорит Юрген, скользя рукой вверх-вниз по моему бедру, когда я выезжаю на автостраду. – Это интересно, знаешь?

Я вижу, что мужа это озадачивает, и уже жалею, что упомянула что-то о Божественных. Он не может оставить эту мысль в покое. Юрген постукивает пальцем по стеклу, пока мы пересекаем границу с Шотландией, и задумчиво разглядывает нетронутую природу, зеленые поля с желтыми вставками масличного рапса, тупики, склады и придорожные кафе, грузовики с едой, припаркованные на остановках для отдыха. У нас впереди еще четыре часа езды до острова Скай, не говоря уже о пароме.

– Ни одного? – уточняет он неожиданно настойчиво.

– Нет.

– Как так?

Все четверо его лучших друзей родом из той же деревни в Зальцбурге, где он вырос. Андреас, Ханси, Томас Б., Томас Ф. Двое из них были крещены вместе, они ходили в одну школу, выкуривали свою первую сигарету в сарае Ханси, воровали шнапс у бабушек и дедушек, гонялись за первыми подружками в ночь Крампуса, маскируясь и рыча, они притворялись рождественскими дьяволами и похлестывали по щиколоткам своих возлюбленных кожаными плетками, угрожая унести их в подземный мир. Вместе, впятером, они проливали кровь, охотились, пьяные плакали на свадьбах друг друга, даже шатались по танцполу, как медведи, тоже вместе. Они – его семья, они даже ближе, чем его настоящие братья (один старший, другой младший, и мне каждый раз приходится напоминать Юргену поздравить их с днем рождения). Он предан им до мозга костей и готов на все ради них, начиная прыжком с самолета, заканчивая займом крупной суммы денег без всякой надежды на возврат (это меня особенно раздражает).

– Над тобой издевались? – продолжает пытать меня Юрген, когда мы останавливаемся, чтобы заправиться бензином.

– Нет. Я так не думаю.

– Тогда что, ты была непопулярна? – Он тычет в меня пальцем. – Eine Streberin. Как вы там говорите, «ботаничка»?

– Нет.

Я сжимаю ручку помпы так, что мои суставы бледнеют.

– Так, значит, ты любила школу?

– Кто вообще любит школу? Там было нормально, – рявкаю я, сразу сожалея о своем тоне. – То есть я не помню. Мы можем не говорить об этом?

Когда я возвращаюсь за руль, он кладет руку на мой затылок и прижимает к себе, чтобы успокоить, и проводит большим пальцем вверх и вниз под моим ухом. У него мозоли – маленькие круглые подушечки на основании каждого пальца от езды на велосипеде, грубые, как пемза.

– Ты не знаешь, нравилось тебе в школе или нет? Ты должна помнить хоть что-то.

– Не особо, – отвечаю я, освобождаясь от объятий Юргена, взволнованно пытаясь сосредоточиться на дороге.

– Попробуй, – говорит он.

Я не отвечаю.

Почему бы мне просто не поговорить с ним? Потому что мне неловко? Обучение в школе-интернате, богатство и привилегии, оставившие на мне свой след, Old Girls. Когда я встретила Юргена (восходящую звезду, скульптора, к которому меня послали на интервью для воскресного приложения), он все еще спал в палатке в своей студии, мылся в раковине, выживал благодаря грантам и периодическим заказам. Добившийся всего сам, потомок горцев, в буквальном смысле крестьян – скотоводов и сыроваров, – он рассказывал мне во время той первой встречи, как он оплачивал художественную школу, вырубая деревья и забивая коз.

Юрген поворачивается ко мне всем телом.

– Серьезно, ты сейчас шутишь, да? Ты ничего мне не скажешь?

Сгорая от стыда, я не говорю ни слова.

Он видит, что я не собираюсь уступать. Это так.

В оглушающей тишине Юрген достает свой путеводитель и читает историю острова Скай. Его взгляд скачет с одной страницу на другую. Мы не из тех пар, которые ссорятся. Я продолжаю вести машину, кусая щеку изнутри и стараясь не заплакать.

На пароме до Армадейла мы стоим в стороне друг от друга; его капюшон поднят, а моя голова обернута шарфом, который защищает ее от брызг. На его шее висит фотоаппарат, но он не делает ни одного снимка. Когда мы добираемся до острова, там всюду кишат мошки, огромные библейские облака мошек. Мы прикрываем рты футболками и вбегаем в фермерский дом, который мы сняли, и прячемся в углу крошечной кухни.

– Боже мой, – говорю я, глядя на насекомых, ползающих по всей оконной раме и пытающихся пробраться внутрь. Я пытаюсь пошутить по этому поводу, но терплю неудачу. Юрген до сих пор злится на меня, свою новоиспеченную жену, за то, что я храню от него секреты. Он сидит, разложив на полу карту и прислонив свой драгоценный дорожный велосипед к стене. Я открываю бутылку односолодового виски, которую купила на материке. У меня уже была возможность сделать несколько глотков при переходе на паром. И я ею воспользовалась. Для храбрости.

Алкоголь согревает горло, я ставлю бутылку виски на середину его карты. Юрген почти не обращает на это внимания. Я снимаю одежду – в конце концов, это наш медовый месяц – и располагаюсь на отметке озера Хорн. Мои ноги бессовестно разведены в стороны.

После мы ложимся на пол и выпиваем остаток бутылки, собирая мошек с кожи друг друга.

– Пожалуйста, Зефина, – умоляет Юрген. – Вспомни хоть что-то. Ради меня.

– Почему это вдруг стало так важно?

– Та женщина, она ненавидела тебя. Она назвала тебя тварью.

– И что?

– Я хочу знать. Я хочу знать о том, какой ты была тогда.

– Нет, не хочешь.

Я устраиваюсь у него под мышкой, прижимаясь к его теплым ребрам.

– Liebchen[5], – он обводит родимое пятно у меня на плече, – пожалуйста.

Я думаю о пожилой паре в отеле. Будьте добры друг к другу.

– Ладно, – бормочу я. Я верю, или по крайней мере убеждаю себя в этом, в исцеляющую силу брака. Эта ведьма нас не сглазила, мы непобедимы. Неприкосновенны. Что может случиться?

– Memor amici, – начинаю я.

Помни друзей своих.

2

Мы, ранние пташки, сидели, свесив ноги над садовым рвом, и наблюдали, как близняшки Пек, Дэйв и Генри, играют в так называемый товарищеский матч по теннису. Это было где-то в середине апреля. Первый день летнего семестра, мой пятый год в школе. Как окажется позднее, мой последний год в статусе Божественной. Это было за несколько недель до происшествия с Джерри Лейк.

Дэйв Пек вытерла напульсником верхнюю губу, по которой сбегал пот, слегка присела на корточки, переминаясь с ноги на ногу в медленном гипнотическом движении и ожидая подачи. Генри, более симпатичная и длинноногая, чем ее сестра, по крайней мере насколько я помню, высоко подбросила мяч. Она подпрыгнула, ракетка в ее руке была