Татьяна перевернула вверх дном комнату Елизаветы,переворошила все ее платья, сама не зная толком, чего ищет. Какой-нибудь вещи,которая подтвердила бы ее уверенность в том, что на Елизавету напущена порча.Но как? Кто мог это сделать?! Не было в округе ни одной знахарки, ворожейки,колдуньи, которой оказалось бы под силу вынуть след, или надеть хомуты, илинавести иную порчу на человека, которого оберегала Черная Татьяна. И все-такиона впервые столкнулась с тайными чарами, превосходящими ее силу, и порой ееохватывал истинный ужас: а вдруг она не одолеет эту враждебную, пронзительнуюмощь?! Она сняла с Елизаветиной гребенки волосок и водила им в чашке с водой,потом украдкой дала ей эту воду испить. Ничего не произошло. И от этой водыЕлизавете не полегчало.

Татьяна очень любила Елизавету, но она любила и себя, и своеведовство, гордилась им. Теперь самолюбие ее было уязвлено... Минуло ещенесколько пагубных дней, прежде чем Татьяна скрепя сердце призналась, чтобессильна исцелить графиню, а потому надо идти за помощью.

Ах, если бы она могла взять с собой хоть кого-нибудь! Лучшебы Вайду, который был смел, как бес, никого и ничего не боялся. Конечно, таковже был и его молодой русский дружок, Соловей-разбойник. Даже еще отважнее. НоВайда по крови своей цыганской стоял ближе к тайному, темному миру, чемрусский. Каковы бы они ни были, Татьяне предстояло сделать все в одиночку.

Решившись наконец, едва дождалась ночи: так хотелосьпокончить со всем поскорее. Прежде чем уйти, сняла крест и постояла наддремлющей Елизаветою, с тоскою думая, увидит ли она вновь свою девоньку? Если нет,то кто же откроет ей тайну ее рождения, кто залечит боль, причиненную этойтайною?..

Но время шло, медлить больше было нельзя, и Татьяна, накинувбольшой черный платок и кожушок, выскользнула во тьму.

«Только бы снег не пошел, – думала она всю дорогу додеревенского кладбища, – только бы не запорошило!» По счастью, ноябрь началсяветрами, поэтому Татьяна без труда отыскала могилу, где всего лишь месяц назадпохоронили добродушного и веселого парня из дворовых, Костю Хорошилова, которыйвдруг ни с того ни с сего слег в жару, иссох весь и сгорел за какие-то двенедели от неведомой хвори, очень напоминавшей болезнь Елизаветы. По деревнерасползлись слухи о порче, наведенной на сильного, здоровущего парня. ПосколькуКостя очень часто (и незадолго до своей смерти тоже) ездил в Нижний споручениями графской кузины, то, судачила деревня, в Нижнем его и испортили. УТатьяны были смутные подозрения, что зараза, напущенная на Елизавету, исходитоттуда же, хотя трудно было увязать давнюю, еще майскую, поездку в город АнныЯковлевны и теперешнюю болезнь графини. «Но так или иначе, – подумала Татьяна,– сейчас я все узнаю доподлинно».

Ей ничуть не было страшно на кладбище! Она боялась тольконеведомого, а ведь мертвые – те же люди, только существующие в ином мире.Поэтому она безбоязненно улеглась на Костиной могиле, закрыла глаза и приняласьтерпеливо ждать ответа на свой вопрос.

* * *

Елизавета в эту ночь прeбывала в некоем странном состояниимежду дремотой и бодрствованием, что не мешало ей видеть сон.

Ей снилась женщина в черном платке и кожушке, которая вышлас деревенского кладбища и побрела по голому, исхлестанному ноябрьским ветромлесу, внимательно вглядываясь в поваленные деревья, словно искала что-то. Приэтом Елизавете снилось, будто бы эта же самая женщина, словно раздвоившись,лежит на одной из могил, сложив руки на груди, словно покойница. Она была оченьпохожа на Татьяну, но Елизавета даже и во сне помнила, что Татьяна каждую ночьпроводит возле ее постели, и потому без страха смотрела свой сон.

Женщина в черном все ходила по лесу, пока не набрела наповаленную осину и радостно всплеснула в ладоши: это оказалось именно то, чтоона искала. Постояла над осиною, словно набираясь сил, и вдруг перекинуласьчерез нее слева направо! В то же мгновение женщина исчезла. Вместо нее возлеосины оказалась поджарая черная собака с острыми, настороженными ушами ипушистым хвостом, которая, несколько раз оглянувшись и попробовав голос, сперванеуверенно, потом все смелее побежала в Любавино, к графскому поместью. Здесьона и залегла в кустах возле маленьких боковых ворот, вытянув лапы и умостив наних красивую, умную морду, внимательно глядя на дорогу, словно ждала кого-то.

Елизавете так хотелось ее приласкать, погладить по гладкойшерсти, что у нее даже ладони загорелись. Но ведь это был всего лишь сон! И,поскольку во сне время обладает волшебным свойством замедляться или ускоряться,она ничуть не удивилась, когда увидела, что по дороге из Нижнего мчится какое-тосущество, приближаясь с невероятной, сказочной скоростью, словно бы оно небежало, а летело, не касаясь земли.

К изумлению Елизаветы, это оказалась большая черная свинья.

По тому, как напряглась собака, какая дрожь пробежала по еетуловищу, стало понятно, что свинью-то она и караулила; однако не тронулась сместа, притаившись, лежала и глядела, как свинья, похрюкивая и мелко сотрясаясьсвоим жирным черным телом, подбежала к столбу, на котором держалась леваястворка ворот, и начала быстро-быстро рыть носом мокрую землю.

Собака бесшумно приподнялась, вытянулась вся, напряженнонаблюдая за свиньей... Шерсть на ее загривке вздыбилась, и Елизавета увидела,как там, где роет свинья, что-то выбивается из земли с такой силой, что самаземля и столб ворот мелко трясутся, будто в припадочной пляске. И чем быстреерыла свинья, тем холоднее становилось Елизавете; сердце вдруг заныло так,словно на него налегла чья-то ледяная рука. И всем существом своим, передкоторым уже как бы разверзлась могильная тьма, она взмолилась о помощи... Оназнала, что если свинью сейчас не отогнать, то уже не снять эту тяжесть ссердца!

Чудилось – собака услышала ее немой крик. Подобно черноймолнии, метнулась она к воротам и хватанула свинью за толстую ляжку. Таогласила округу пронзительным визгом и отскочила от столба, который тотчасперестал плясать, словно испугался.