Теперь три варианта книги, каждый в двух экземплярах, лежат в портфеле издательства и один экземпляр — в его собственном портфеле. Если издательству потребуются какие-либо разъяснения, со стороны Нико задержки не будет… И вот поэтому-то уже в течение целого года он ежедневно берет с собой на работу этот тяжелый портфель. Но издательство почему-то хранит молчание…

…Домой раньше всех возвращается Лили. У нее обычно бывает не больше четырех уроков, и в час она уже дома. Отдохнув немного, она принимается помогать свекрови. Когда в четыре часа приходит Нико, Лили, открыв ему дверь, забирает у него из рук тяжелый портфель, упрекая свекра за то, что он не крикнул ей снизу. Она бы помогла ему донести портфель. Следующим возвращается Звиад. Лили сердито смотрит на него: «Почему ты опоздал? Я же знаю, что после трех ты уже свободен».

Звиад с улыбкой потреплет ее по щеке, и «конфликта» как не бывало.

У Русудан в художественном училище только два урока. После занятий она спешит на Имеретинскую улицу, где близится к концу строительство дома. Все основные работы уже закончены, покрашены окна и двери, осталось только настелить паркет. Будущая хозяйка помогает мастерам, а заодно и следит за тем, как продвигается работа… Не сегодня-завтра все будет готово к приему жильцов: на первом этаже, в кухне, установлена газовая плита, подключено электричество, подведен водопровод.

В пять часов за Русудан заходит Реваз. Обычно он немного помогает мастерам, а к шести Русудан с Ревазом должны спешить домой, потому что в это время все семейство Диасамидзе садится обедать.

Да, с завтраком и обедом у Текле все обстоит благополучно, а вот собрать всех вместе к ужину просто невозможно.

Русудан с Ревазом чуть ли не каждый день бегут в кино, в театр или на концерт, и Лили со Звиадом частенько составляют им компанию, так что за большой стол садятся ужинать только Текле и Нико.

— Мы тоже были молодыми, но…

— Текле, дорогая моя, тогда было совсем другое время, — ласково говорит Нико, вставая из-за стола.

Пройдясь несколько раз по комнате, он включает радио, чтобы послушать последние известия.

— Да, время-то было другое, но, несмотря на то что знали мы меньше, в нашей жизни было больше романтики и увлечений! Теперешней молодежи доступно все, она летает к звездам и опускается на дно морское, поэтому у нее и нрав иной. Тут уж, мать, ничего не поделаешь…

Потом Нико прикручивает радио, садится за письменный стол и, открыв рукопись своей книги, погружается в размышления:

«Да-а… Человек рождается, открывает глаза, встает на ноги, учится ходить, смотреть, слушать! И вот он уже готов к тому, чтобы выйти в большой мир! Перед ним откроется жизненный путь, и он пойдет по нему. Преодолевая подъемы и спуски, пойдет он по тропинкам и проселочным дорогам, встречая на пути овраги и пропасти. Постепенно он устанет от скитаний, очень устанет и, посчитав, что его часть дороги пройдена, уйдет из этого мира…

А дороги останутся…

И теперь уже подъемы и спуски, узкие тропинки и проселочные дороги будут ждать нового путника. И он придет. Резвым шагом одолеет первый подъем и он, а потом тоже устанет от скитаний по этим нескончаемым дорогам и захочет отдохнуть… Редко кому удается безо всякого труда пройти длинную дорогу и легко одолеть подъем!

А мы с тобой, дорогая моя, столько испытали на своем веку, такую трудную жизнь прожили, что уже устали, и нам хочется отдохнуть. Вот мы и сидим дома.

Нам хочется тишины и покоя, поэтому мы и предпочитаем сидеть дома.

Молча сидим мы за столом, пьем чай и наслаждаемся тишиной…»

Глава вторая

Наступил сентябрь, и в доме Диасамидзе все пошло вверх дном. Текле давно уже потеряла сон и ходила по квартире с измученными запавшими глазами, вся какая-то поникшая и постаревшая. Плечи ее ссутулились, лицо покрылось морщинами. Все у нее так и валилось из рук, и не проходило дня, чтобы она не разбила что-нибудь из посуды, стакан или тарелку, или сама обо что-то не споткнулась. На душе у нее скребли кошки.

Даже когда муж должен был защищать диссертацию, Текле так не волновалась и не теряла присутствия духа. Она гордилась своим мужем… Да, вот что значит, если дело касается твоего ребенка, твоей плоти и крови, твоего сына. Мать не просто близко к сердцу принимает его заботы, они надрывают ей сердце, заставляют тревожиться и страдать.

Нико тоже волнуется. Все лето он провел в Тбилиси под предлогом, что у него в институте много работы, а на самом деле он почти ежедневно ходил в институт, чтобы еще раз в спокойной обстановке пересмотреть диссертацию Звиада.

«А сам Звиад… Звиад с Лили сначала были в Боржоми, потом они отправились в Сочи и только вчера соизволили явиться в Тбилиси. Хороши, нечего сказать. Так всегда и бывает: отец с матерью волнуются, места себе не находят, а они развлекаются в свое удовольствие… Русудан в положении, капризничает, всех избегает… Звиад и его диссертация ее не интересуют. Она уверена, что у нее родится девочка, и поэтому нашила розовых распашонок, а теперь занялась вязанием… Реваз уехал в Москву и должен вернуться только в день защиты диссертации…

Вот и понадейся на них, честное слово!»

…В квартире Диасамидзе свет горит только в комнате Звиада. Лили лежит в постели спиной к мужу, а он медленно листает книгу за письменным столом. Вот он нашел нужное место, посмотрел, закрыл книгу и, потерев лицо руками, встал. Потом выключил свет и лег в постель.

В столовую вошла Текле. Надев очки, она достала из кармана халата карандаш и тетрадь и занялась какими-то подсчетами.

Неслышно входит Русудан, но Текле все же делает ей предостерегающий знак, и та идет дальше уже на цыпочках.

— Спят?

Текле утвердительно кивает головой, и Русудан садится рядом с матерью. Под тяжестью ее тела скрипит стул. Потом в комнате опять становится тихо.

— Сколько, мама?

Текле заглядывает в тетрадь и шепчет:

— Шестьдесят четыре.

Русудан оглядывает комнату.

— Поместятся?

— Нужно, чтобы поместились.

Русудан шепчет матери на ухо:

— Придется кого-нибудь вычеркнуть!

Текле сердито смотрит на дочь:

— Ну что ты говоришь?! Разве ты не знаешь, сколько раз мы переделывали этот список!

Текле передает Русудан тетрадь, и та начинает негромко читать фамилии, то хмурясь, то улыбаясь. Вернув матери тетрадь, Русудан все так же на цыпочках измеряет шагами длину комнаты.

— Двадцать четыре. Два раза двадцать четыре — сорок восемь. Если рядом