Внезапно ножницы исчезли из поля зрения, и я ахнула, безвольно упав в снег. Сибил и Мэвис смеялись где-то рядом. Я обливалась холодным потом, глаза горели от сухости, хотя прошло лишь несколько секунд.

– Посмотри на нее, вся трясется, – бросила Сибил, тыча пальцем мне в щеку. – Вот так наследница Высшего жнеца.

– Да не станет она наследницей. – Мэвис набрала пригоршню грязного снега и сунула мне в лицо.

Глубоко внутри я хотела подняться до Высшего жнеца им назло, пусть побесятся. Вот только шансов не было. Отец никогда не станет готовить меня к вознесению, хоть я и его первенец.

Айви схватила мою растрепанную косу, и я вспомнила, зачем ей понадобились ножницы. Я сжала зубы, когда взмах острых лезвий обрушил на снег пряди волос. Краем глаза я заметила, что газовый уличный фонарь, попавший в заморозку времени, бросает на нас и снег слабый круг света.

«Это неважно, – сказала я себе. – Все хорошо, ты цела, это вообще не имеет никакого значения».

Но слова, что я шептала, не достигали сознания. Пламя уличного фонаря сердито билось в стеклянной клетке, вторя моему отчаянию. Отрезанная прядь упала мне на плечо, и я вонзила пальцы в снег, принуждая себя зажмуриться и вознести молитвы к темному святилищу в надежде успокоиться. Но слишком яркий огонь проникал даже сквозь веки.

Мне нужно было взять себя в руки, пока пламя не разгорелось ярче. Помню, как в мои пятьдесят отец схватил меня за плечи и затряс так сильно, что в глазах помутилось, а вокруг валялись осколки взорванной лампочки. «Жнецы не контролируют свет, – орал он. – Никому не показывай!» Храни свою тайну. Будь маленьким вороненком и никогда больше не делай ничего подобного.

И отец был прав, потому что британские жнецы не могли контролировать свет. А вот японские жнецы – шинигами – умели.

Мое происхождение ни для кого не было секретом, но мы оба знали, что, если Высшие жнецы почуют опасность, дело окончится плохо.

Высшие могли так управляться со временем, как мне и не снилось, но какой от этого толк, если они не смогут меня увидеть? Кто знает, как далеко они зайдут, чтобы удержать меня в узде, сохранить свою власть?

Хоть я и ненавидела отца, тот был прав: нельзя показывать мою силу шинигами.

– Ой, кажется, из-за тебя она расплакалась, – съязвила Мэвис.

Ножницы затихли. Айви подняла мой подбородок.

Неужели я и правда плакала? Даже лица не чувствовала, все тело сотрясала дрожь – так сильно я старалась не обрушить на нас поток огня и осколков. Грань между контролем и хаосом истончилась до такой степени, что вся моя энергия уходила на сдерживание. Пусть Айви закончит поскорее, пока я не взбесилась и все не испортила.

– Бедняжка, – протянула садистка, вытирая слезу с моей пылающей щеки. Ее ногти, острые, словно зубы змеи, впились мне в лицо. – Я же говорила тебе смотреть на Высших жнецов, когда им угодно что-то сказать?

Я открыла глаза, и слова вырвались прежде, чем я успела сдержаться:

– Заканчивай уже!

Улыбка исчезла с лица Айви, и она дернула меня к себе так, что челюсть хрустнула, а голову пронзила боль.

– Ты этого хочешь, полукровка? – прошипела она. – Чтобы я тебя прикончила?

Ее слова скользили по мне, обвиваясь вокруг шеи и запястий. Глаза Айви вспыхнули цветом индиго, темная глубина затягивала.

«Да», – прошептало что-то внутри меня.

Я знала: угроза пустая, но иногда мне хотелось, чтобы так и случилось.

Жнецы жили почти два тысячелетия, если кто-то более могущественный не обрывал их бренный путь раньше срока. Люди – слабые создания: они могут содрать со жнеца кожу, отрезать руки и ноги и вырвать сердце из груди, но убить меня им не под силу. Церковные гримы и демоны мощнее, способны даже обглодать мясо до костей, но и они не в состоянии меня прикончить. Однако Айви была Высшим жнецом, и, если она вздумает раздробить все мои кости в порошок о тротуар, а затем отобрать мою душу, ей это удастся.

И все же Айви не станет меня убивать, потому что после смерти воспоминания жнецов попадают к Анку, и она не сможет сохранить убийство в тайне. Даже Айви не избежать карающей косы Анку.

И все же в минуты, когда сердце наполнялось той же ночной темнотой, что и мои глаза, я мечтала о смерти.

Айви наклонилась ниже, ее волосы упали плащом, скрывая нас от остального мира.

– А что, если мы привяжем тебя к этому фонарю и оставим до рассвета? – прошептала она. – Братишка придет оттаскивать церковных гримов?

– Не надо, – с судорожным выдохом ответила я.

Пальцы, уже наполненные неестественным теплом, непроизвольно дернулись. Я ненавидела, когда Айви упоминала Нивена, и она отлично это знала. Мой бедный младший сводный братик, которому повезло родиться полноценным жнецом, но не повезло заполучить такую сестру.

Когда Нивен забирал души детей, то держал их за руки и пел колыбельные. Он разрешал старикам помолиться и рассказывал им истории про Небеса, как там все чудесно и ничто им больше не навредит. Но из-за меня у Нивена никогда не будет друзей, он не войдет в Верховный совет, навсегда останется только братом шинигами. Нивен мог отречься от меня, как наш отец, но вместо этого приносил бездомных кошек, строил надо мной башни из книг, пока я спала, а еще показывал на стенах театр теней, когда я пыталась читать.

Айви не имела права произносить его имя.

– Он расплачется, если увидит, что тебе откусили пальцы и выпили глаза?

– Не смей, – повторила я, но слова прозвучали безжизненно и неуверенно.

– Или обрадуется, что наконец-то свободен?

Я закусила губу и взмолилась, чтобы боль помогла мне сосредоточиться, увела внимание от света фонаря, который разгорался все ярче, грозя взрывом битого стекла и огня. Ведь только правдивые слова ранят в самое сердце.

– Как думаешь, он тебя быстро забудет? – продолжала Айви. – Лет через пятьдесят, пожалуй?

Я еще сильнее сжала зубы. Айви была права. Жизнь жнецов тянулась тысячелетия, а Нивен провел со мной каких-то сто лет. Время сотрет у него из памяти мое лицо, хочет он этого или нет.

Огонь снова ярко полыхнул под колпаком фонаря оранжевым, синим и солнечно-белым. Я закрыла глаза, но продолжала видеть разбросанные по снегу пряди, и ножницы, и лунный свет, и свою душу, навеки потерянную в вечности, и лицо Нивена, и… «Все хорошо, ты цела, это вообще не имеет никакого значения». Но снег заискрился в разгорающемся пламени, и наш маленький кружок света, убежище от зимней тьмы, превратился в сияющий прожектор посреди Лондона. «Я не могу это остановить».

Айви наклонилась еще ближе, касаясь моего уха холодными губами.

– Тебя никто не вспомнит, – прошептала она, – будто и не было никогда.

И в этот момент я окончательно утратила контроль, самообладание разлетелось на куски.