Слабый огонь фонаря взметнулся и заполонил свою стеклянную клетку. Это было уже не теплящееся пламя, а обжигающий звездный свет, который обесцвечивал ночное небо и стирал краски с улиц. Высшие собирательницы заозирались.

– Не смотрите! – крикнула я, но они, как обычно, не обратили на меня никакого внимания, и свет выжег мягкую плоть их глаз.

Мучительницы закричали и отпустили меня, закрывая лицо и падая на землю. Я заслонила голову рукавом, защищаясь от взорвавшегося стекла. Тысячи острых кристаллов посыпались вниз, словно адский огонь, ярко-белыми вспышками прожигая дыры в плаще. Заморозка времени схлопнулась, снег залепил мне лицо и затушил пламя, оставив клубящийся дым. Я стряхнула тлеющие угольки с подола и обернулась к трем слепым и рыдающим Высшим собирательницам, которые скорчились в лужах растаявшего снега. Их плащи тихо дымились, окруженные прядями моих волос.

Глядя на эту сцену, я не смогла сдержать ухмылки: «Вы сами это заслужили – валяться у меня в ногах». Но злорадное чувство исчезло так же быстро, как и появилось, будто внезапно навалилась тьма. Я посмотрела на свои дрожащие руки, усыпанные осколками стекла, на обрезанные волосы, щекочущие лицо, на всхлипывающих собирательниц, пытающихся утереть кровь со своих глаз.

Это была катастрофа.

Я бросилась бежать, поскользнулась на льду и с трудом поднялась на ноги. Вот бы свет сделал противниц беспомощными. Пока они слепы, не смогут ни поймать меня, ни добраться до дома. Надо опередить Айви любой ценой. Как только Совет получит известие о том, что я напала на трех Высших жнецов, да еще и на правнучку самого Анку, меня точно прикуют цепью в склепе на ближайшее тысячелетие. Надо сдать сосуды в Собрание, а потом вернуться домой и рассказать обо всем Нивену.

На бегу я оглядывалась через плечо, запоминая отполированные льдом булыжники, вечнозеленые гирлянды, дымоходы красного кирпича и колючие звезды. Я видела их в последний раз. С каждым шагом я прощалась с местом, которое никогда по-настоящему не любила, но это был весь мой мир.

Я перестала оглядываться и посмотрела вперед, потому что в конце концов выбора-то все равно не было. Не стану ждать, пока меня закуют в цепи. Уеду из Лондона и больше не вернусь.

На дальней окраине Лондона, где-то между ночными кошмарами и смутными снами, днем дремлют жнецы.

В нашу обитель можно попасть только через катакомбы кладбища Хайгейт, пройдя сквозь ныне не существующую дверь. Ее создали в незапамятные времена, когда в наши края пришли бритты, и Анку пробил дыру в их мир, открыв ворота смерти. Но люди запечатали дверь, надеясь, что погибель к ним не проникнет: сначала деревом, затем камнем, потом скрепленными раствором кирпичами.

К девятнадцатому столетию люди почти забыли о двери и ее значении. Но когда церковные дворы переполнились костями, смертные стали подыскивать новое местечко за окраиной Лондона, чтобы хоронить покойников.

Волею судьбы люди устроили новое кладбище прямо над дверью. Оказывается, смерть притягивает нас помимо нашей воли.

Ни один фонарь не освещал путь через Хайгейт, но я могла отыскать дорогу домой даже в полной темноте. Еще не успела я войти в главные ворота кладбища, а смерть уже тянула меня. Всех жнецов будто магнитом влекло к праотцу Анку. Как только я ступила на кладбищенскую землю, казалось, под кожей загудел поезд. Кровь быстрее заструилась по венам, пока я отмахивалась от иссушенных морозом ивовых ветвей и низко нависающих крон вязов. Я бежала по скользким дорожкам, а под ногами похрустывал снег.

Спотыкаясь, я пробиралась сквозь неровные ряды обледенелых надгробий, через скопления склепов, пока наконец не дошла до готической арки, ведущей в катакомбы. Притяжение становилось невыносимым, влекло в головокружительном трансе, пока я спускалась по ступеням в хладную тишину сырых кирпичей и темноты. Ни за что бы не прошла лабиринт, если бы не эта неодолимая тяга.

Наконец ладони наткнулись на стену, где ранее была дверь, а сейчас – только отсыревшие кирпичи да вырубленная вверху на арке надпись: «Появившись, Анку не уйдет с пустыми руками». Я стиснула часы в кармане, прижала ладонь к кирпичам, закрыла глаза и повернула время вспять, до начала начал.

Мгновения потекли сквозь золотые и серебряные шестеренки, проникли в мою кровь и через кончики пальцев просочились в стену. Столетия рухнули, раствор отсырел, и кирпичи рассыпались. Один за другим они вывалились из стены и уложились в сухие стопки, снова ожидая начала строительства.

Манипулировать предметами во времени было легко, поскольку я могла черпать их собственную энергию, а не тратить свою. Кирпичи способны лежать веками, прежде чем обратятся в пыль, так что для меня не составляло труда одолжить у них годы, вместо того чтобы расходовать свои собственные. А затем можно было быстренько вернуть долг, собрав стену обратно.

Я шагнула в открывшийся проем, и притяжение наконец отпустило меня. Вдохнула полной грудью влажный ночной воздух, повернулась и закрыла за собой дверь. Кирпичи вернулись на прежние места, их скрепил мгновенно высохший раствор, и долг времени был погашен.

За порогом простирались бесконечные катакомбы, но занимали их не покойники, а спящие жнецы. Закрепленные на стенах фонари бросали слабые отблески на грязные полы и серые кирпичи. Уже почти настала Последняя жатва, и только запоздавшие с ночной смены собиратели бродили вокруг, мерцая серебристыми плащами в тусклом свете фонарей. Большинство жнецов скрылись до утра в личных покоях.

Я повернула направо и поспешила вглубь квартала. Низкие потолки сменялись высокими арками проемов, и наконец впереди распахнулся зал с гулким мраморным полом и рядами темных деревянных столов. К счастью, перед Последней жатвой в Собрании не толпились очереди.

Я подбежала к первому же столу и почти швырнула флаконы на поднос. Сборщик, молодой жнец, очнулся. Он растерялся от бесцеремонного вторжения, но, когда его взгляд остановился на мне, он нахмурился и выпрямился.

– Рэн Скарборо, – представилась я, толкая поднос к нему поближе.

– Я знаю тебя, – ответил сборщик, поднимая и нарочито медленно откупоривая первый сосуд. Ну конечно, меня все знали.

Молодой жнец зачем-то понюхал флакон, а потом рассмотрел на просвет, проверяя цвет и подлинность содержимого. Сборщики регистрировали все ночные урожаи, а затем отправляли сосуды на обработку, где души наконец-то отпускали в потусторонний мир. Мой визави выбрал одну из трех десятков одинаковых ручек, торчащих в стеклянной банке, постучал ею о стол и вытащил из ящика учетную книгу в кожаном переплете. Положил перед собой, раскрыл скрипучую обложку и начал медленно перелистывать страницы, пока не добрался до чистой.

От нетерпения мне хотелось биться головой о стол.

Времени у меня было в обрез, но миновать Собрание нельзя. Я никогда не отличалась великодушием, особенно если меня зажимали в углу, но оставить души гнить в стеклянных флаконах вместо того, чтобы отпустить к месту вечного упокоения, где бы оно ни было, не рискнула бы. К тому же, если в учетной книге рядом с моим именем останется пустая графа, сборщик непременно лично явится отчитать нерадивую собирательницу. Вот только не хватало, чтобы мое исчезновение обнаружили еще до того, как на меня донесет Айви.