- Исключено, - хмурится главный врач, - прикасаться к Его Превосходству нежелательно.

Глупость. Будто я болен чем-то заразным.

- Почему нет? - спрашиваю и понимаю, что голос вздрагивает. Странно. - Можно, если это нужно для дела.

- Нужно, - эхом повторяет Мотылек и смущается. Никогда не считал скромность главной женской добродетелью. Слишком легко её подделать. Но тут, кажется, другое. Мудрец всерьез меня боится. Жаль. Не настолько я стар и злобен, чтобы мною пугали юных дарисс.

Подхожу ближе и беру Мотылька за руку. Пока раздумываю, уместен ли поцелуй вежливости, мудрец закрывает глаза и замирает. В кабинете становится так тихо, что я слышу биение сердца. Снова ощущаю жар и понимаю, что в прошлый раз мне не показалось. Вся эта скромность, глаза в пол, волосы в пучок - только маска. Футляр, в который она живая и настоящая спряталась. Я вижу маски каждый день. Особенно на лицах женщин. Они холоднее и неприступнее ледяных вершин гор, когда хотят привлечь внимание. Доказать, что чем-то отличаются от других. Намекнуть на тайну внутри. Но стоит снять с такой красавицы платье и обнажается пустота. Голодная до внимания, подарков, выходов в свет. И сколько не отдавай, никогда не будет достаточно. Женщина-богиня, жадная до поклонения. Черная дыра, засасывающая в себя все, что попадает в поле зрения. И я рядом с ней не больше чем слуга, обязанный исполнять все капризы.

Раздражился, надо же. Сам выпал из реальности на несколько мгновений. Хорошо, наверное, смотрюсь рядом с пациентом психиатра. Одинаково. Мотылек отпускает руку и открывает глаза.

- Вы вчера поругались с лучшим другом. Агрессия выплеснулась. Очень давно дружите и раньше часто дрались, но теперь нет. Потому и неприятно. Но все наладилось, насколько я вижу. У друга высокий лоб, заостренный нос и волосы растут вот здесь.

Мудрец ведет пальцем от виска вниз до подбородка, а я вспоминаю размолвку с Марком. Не подрались только потому, что на разных материках в этот момент были. И о прошлом верно сказала и описала, как смогла.

- Это называется бакенбарды, - поясняю ей, - друг старомоден.

Мотылек кивает и впервые за все время улыбается. Главный врач выдыхает и украдкой вытирает испарину со лба. Если мудрец видит такие подробности, значит и про Летума могла что-то рассказать, но не стала. Либо умная и благородная, либо у них свои игры.

- Благодарю, впечатляет, - киваю главному врачу, давая понять, что разговор окончен и дариссу можно отпускать. Она уходит, как мне кажется с поспешностью помилованного.

- Необычные способности, - говорю, возвращаясь обратно в кресло для посетителей на другом конце рабочего стола главного врача.

- Жаль только, что практической пользы от них мало, - улыбается Летум и разводит руками.

Усмехаюсь, думая о том, что не бывает бесполезных солдат, а бывают неумелые командиры. Своевременная мысль на самом деле. К чему делать крайним капитана Дара, когда я сам за полгода в центре впервые? Но его злоупотреблений и общего разгильдяйства это не отменяет.

- Поэтому женщины живут в такой тесноте?

Вопрос неожиданный, но взгляд главврача снова мечется сильнее, чем положено.

- Н-нет, Ваше Превосходство, - произносит он с запинкой и переводит дух, - помещений недостаточно.

- В самом деле? - выразительно обвожу взглядом роскошный кабинет, больше похожий на конференц-зал для проведения собраний, чем на скромную обитель начальника секретного объекта. - Могу я взглянуть на план здания?

Летум бледнеет и скисает окончательно, а я чувствую себя рыбаком. Еще не видно под гладью воды, каким будет улов, но леска уже дергается. Капитан выводит план на экран планшета и пододвигает ко мне. Не помню наизусть нормы по площади, но вижу, что была перепланировка. Палаты у пациентов уменьшились, а кабинеты персонала и служебные помещения увеличились. Так мелочно. Ну, зачем?

- Карцером на этаже двоек часто пользуетесь? - спрашиваю, увеличивая этот фрагмент плана, и возвращаю планшет капитану.

- Нам по Инструкции положено два карцера на такое количество пациентов, - Летум хватается за привычный якорь и в его голос возвращается уверенность.

- Я спросил, как часто вы им пользуетесь.

Сбиваю оправдательный порыв на излете. Капитан захлопывает рот, а потом выдает:

- На этаже не все двойки. Мотылек единичка. Молодая, нестабильная пока, бывают срывы.

Упоминание о срывах юной дариссы отзывается неприятным холодом. Я вообще с трудом верю в психиатрические диагнозы мудрецов, а безумие Мотылька совсем неправдоподобно. Я же видел, как она собралась, когда не получилось с первого раза рассказать то, о чем просили. Всерьез относится к тому, что делает. Нет в ней пустоты и отстраненности ушедшего в свои фантазии психа. И маниакальной жажды деятельности с навязчивыми идеями тоже. А тут вдруг срывы, карцер.

- Вот и поселите её в карцер, - холодно отвечаю я, и капитан Дар оседает в кресле в немом изумлении, - только ремонт там сделайте, чтобы не ходила в один душ с мужчинами на этаже. И Поэтессе свободнее станет.

- Так точно, Ваше Превосходство, - чеканит главврач и смотрит на меня выжидательно. Да сиди уже в своем кабинете, не трону пока ведомство Рэма финотчетность не посмотрит.

- У меня все. Есть ко мне вопросы?

- Никак нет, - бодро отвечает капитан Дар, и мы прощаемся. На парковку к катеру иду, почти не глядя под ноги. Открываю крышу кабины и ныряю в кресло с облегчением. Прохлада кожаной обивки успокаивает, ладони сами ложатся на полусферы управления. Плевать, что летаю один без охраны, пусть Рэм подавится своей паранойей. Покушение, предательство. Устал я, издергался, могу хотя бы в воздухе побыть без надзора? Завожу двигатель и вращаю правую полусферу, набирая высоту. Из динамиков механический голос робота сообщает, что я покидаю объект ди два лямбда пять, а слышится совсем другой голос. Певучий и мелодичный. Даже дрожь испуга его не портит. Мотылек.

***

Легкая, невесомая. Такая тоненькая, что в руки брать страшно. Сломаю. Выгибается подо мной и стонет так сладко. Кожа бархатная, пахнет яблоком. Не сдержусь. Уже нет. Слишком сильно завелся. Снимаю с нее разодранную на лоскуты больничную рубашку. Ножом резал? Зубами рвал? Не помню. Тело чистое: ни синяков, ни ран. Значит я - это все еще я. Надолго ли? Шепчет мое имя, зовет. Обнимает крепко. Волосы ее шелком сквозь пальцы. Наматываю на кулак и дергаю. Не больно, не надо крика. Только чтобы рот открылся за глотком воздуха или поцелуем. Укусы вместо поцелуя, так как умею без крови и следов. Бьется в моих руках. Не пущу. Моя. Ремень на шее затягиваю. Не бойся... Не бойся меня...

Из сна выбрасывает в черноту ночи. Стекла наглухо затемнены, и кажется, что ослеп. Ладонями тру лицо, чтобы проснуться. Кхантор бэй, свиршевы проделки не иначе. Мальчишка я снами о близости мучиться? Окаменел в паху, трогать страшно. Интересно, если патрульный катер на горный материк послать за сколько вернется? Тьер, долго. И Юлия не полетит. Обижается, характер показывает. Морова порода. Вся в отца. Начнет грызть - не успокоится, пока не доест. Таблетки у меня в комбинезоне или в тумбочке? Тьер, в бездну таблетки! Сам успокоюсь. Буду лежать тихо, и все пройдет.