Кстати сказать, те, кого в обычных условиях все жестокопрезирали бы, снабжали колонну продовольствием и, по сути дела, спасали остаткиармии. Несмотря на усталость и опасности, которым подвергались люди, сворачиваяс дороги, голод все же толкал немногих отчаявшихся нападать на деревни, лежащиев восьми-десяти верстах от дороги и еще не разграбленные, не сожженные принаступлении к Москве. Иные бывали схвачены отрядами казаков или партизан изкрестьян и находили немедленную смерть, однако иные все же ухитрялись вернутьсяс лошадьми, отобранными у жителей и нагруженными свининой и ржаной мукой,перемешанной с отрубями; все это они продавали за большие деньги, а наследующий день опять отправлялись за добычей.

Чем ближе они подходили к костру, тем резче становился запахжареной конины. Восхитительный запах! Анжель скрутило приступом голоднойтошноты, и она едва не зарыдала, когда здоровенный кавалерист лениво поднялся итак шуганул от костра графиню д’Армонти, словно это была не измученная женщина,а приблудная собачонка. Графиня проворно, боком, отскочила, остановилась, чутьсклонив голову, и Анжель почудилось, что она и впрямь сейчас зальется визгливымлаем. Но маман проглотила обиду молча и побрела к другому костру; Анжель, елепередвигая ноги, побрела за графиней – чтобы увидеть, как она восвояси убраласьот второго, третьего, четвертого костра…

Ну что ж, бывало и такое. Теперь следовало только подождать,когда у маман кончится терпение и она решится залезть за пазуху, где пришит былобъемистый кошель с золотыми монетами и драгоценностями: этот немалый запас,который маман расходовала крайне бережно, ибо не хотела явиться во Франциюнищенкой, и позволил им до сих пор не умереть с голоду.

Вот графиня приблизилась к новому костру. Анжель не могларазглядеть, заплатила она за место у огня или ей просто попались болеемилосердные люди, но она видела, как один из сидевших у огня взял горящую веткуи близко поднес к лицу графини. Маман замахала руками, словно отметая какие-топодозрения, а потом повернулась в сторону Анжель, и та даже сквозь тьму, дажена расстоянии почувствовала на себе внимательные взгляды сидевших у кострамужчин.

– Иди сюда, Анжель! – неприветливо крикнула графиня. – Дапобыстрее, если хочешь, чтобы нам достался хоть кусочек!

При упоминании о еде ноги Анжель сами собой понесли ее ккостру. Стоило ей подойти, как очень высокий, плотный мужчина приблизил к еелицу факел, но Анжель даже не почувствовала опаляющего дыхания огня, ибо во всеглаза смотрела в котелок, где булькало и пузырилось густое белое варево. Этобыла мука, без соли и жира, просто сваренная в воде. Эту размазню ели горячей,когда не удавалось раздобыть хлеба и чтобы согреться. Вкус ее не назвал быприятным даже умирающий с голоду (а здесь все были такими!), и все же Анжельсейчас не отказалась бы от нескольких ложек мучной похлебки.

Ее усадили поближе к огню, сунули в руки ложку и дали ещекусочек снаружи обгорелого, а внутри полусырого мяса. Анжель с ожесточениемжевала его – вернее, терзала зубами – и в конце концов почувствовала себя почтисытой.

Мужчины еще ели, и только графиня о чем-то переговариваласьс тем высоким, плотным человеком, который освещал их факелом. Маман на чем-тонастаивала, а он пожимал плечами, покачивал головой, и Анжель сквозь своеполусонное-полусытое оцепенение улавливала обрывки фраз.

– Это непомерная цена! – горячилась маман. – Ужин-то был неахти какой!

– То-то вас, сударыня, невозможно было за уши от негооттащить! – усмехнулся мужчина.

От звука его голоса дрожь неизъяснимого ужаса пробежала поспине Анжель. Голос был груб, неприятен, но сейчас не хотелось думать онеприятном, поэтому она уставилась в костер, куда только что подбросили охапкусосновых веток – и костер принялся весело стрелять по сторонам жаркими искрами,трепетать языками пламени. Игра огня гипнотизировала Анжель, дурманила ее;глаза сами собой закрывались. Вот мелькнули перед нею чьи-то ласковые серыеглаза – Анжель улыбнулась, вот проплыло в клубах тумана мертвое, присыпанноеснегом лицо Фабьена – Анжель затрепетала, застонала во сне…

– По рукам! – вдруг громко произнес мужчина, и Анжельиспуганно вскинулась. – Ты будешь получать еду каждый день, если сумеешь менянайти!

И, громовым смехом заглушив возражения графини, он вскочил иринулся куда-то в сторону, волоча за собою Анжель.

Ужас от того, что предстояло уйти от этого живого огня, былнастолько силен, что Анжель начала упираться – слабо, но достаточно ощутимо,чтобы мужчина повернулся и глянул на нее.

Его недобрая улыбка заставила ее затрепетать, онаотшатнулась от придвинувшегося к ней чумазого лица, черты которого показалисьей ужасными, а взгляд маленьких темных глаз – злобным, как у зверя.

Анжель отпрянула, решив, что он сейчас ударит ее, но мужчинаусмехнулся:

– А ведь ты права, клянусь ключами святого Петра! Почему намнужно уходить с этого тепленького местечка? В конце концов, это я развел огонь– значит, и костер мой!

И он с грозным видом повернулся к трем своим сотоварищам, соткровенной завистью глядевшим на Анжель:

– Ну? Чего уставились? Зря глядите, вам ничего не перепадет.

– Ну вот, я так и знал! Московский купец! – простонал одиниз них и едва успел в испуге отпрянуть, когда огромный кулак придвинулся к еголицу:

– Только посмей еще раз назвать меня так, merde![2]

– Это несправедливо, Лелуп! Все-таки мы все хотим того же! –обиженно воскликнул другой солдат, не сводя с Анжель жадного взгляда.

– Что? Ты еще не забыл слов egalité,fraternité, liberté [3], под которые так и летели наземь головыаристократов? – хохотнул Лелуп [4] «Волк! Его имя – волк!» – содрогнуласьАнжель). – Но, знаешь, мы ведь не на баррикадах сейчас. Убирайтесь от костра,живо. Разведите свой. А чтобы высечь искру, возьмите с собою эту старуху. – Онс усмешкой глянул в сторону графини.

Черные глаза свекрови сверкнули так яростно, что Анжель намиг почувствовала себя отомщенной. В то же мгновение обрадованные солдатысхватили графиню за руки и за ноги и утащили куда-то в темноту, откуда вскорераздались жуткие, ухающие звуки, заставившие Анжель похолодеть.