— А ты что, здесь живешь?

— Ага, под платформой, — продолжала хихикатьКурочкина.

— Ну, в смысле, около Фарфоровской? — уточнилГенка.

Рита не успела ответить. К ним подошел мужчинав черном костюме и с букетом белых гвоздик.

— Вы не подскажете, как пройти на собачьекладби­ще? — спросил он.

Курочкина принялась объяснять:

— Вначале идите прямо, потом сверните налево,затем направо...

— А долго идти?

— Минут десять.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Мужчина с гвоздиками ушел.

— Что еще за собачье кладбище? —поинтересовался Самокатов.

— А ты разве не знаешь, что у нас в Питереесть со­бачье кладбище?..

— Нет. Там что, собак хоронят?

— И собак, и кошек, — ответила Курочкина. — Ко­роче,домашних животных... — И, помолчав, прибави­ла: — Я своего Крыжовника тоже наэтом кладбище по­хоронила.

— Какого Крыжовника?

— У меня был кот по имени Крыжовник. — Ритавздохнула.

Мимо платформы с грохотом пронесся скорый «Пе­тербург— Москва». Когда он умчался, Курочкина легонь­ко дотронулась кончиками пальцевдо Генкиной руки.

— Ген, я хочу тебе сказать одну вещь... — Оназамя­лась. — Даже не знаю, говорить или нет.

— Конечно, говори.

Девочка печально улыбнулась.

— Боюсь, у тебя от моих слов уши завянут.

— Не завянут.

— Ну хорошо. Дело в том, что я... — Рита незакон­чила фразу.

— Что — «ты»?

— Да нет, ничего.

— Ты же хотела сказать.

— Я передумала.

— Тогда бы и не начинала, — насупился Генка.

— Ну не сердись, Генчик. Я могу, конечно,сказать, но предупреждаю заранее — тебе будет неприятно.

«У нее есть другой пацан!» - понял Самокатов.И тут же выпалил это вслух:

— У тебя есть другой парень, да?!

Курочкина взъерошила Генкины волосы.

— Никого у меня нет, дурачок. Я люблю толькотебя.

Генка растерялся.

— Любишь? — смущенно повторил он.

Рита кивнула.

— Люблю. Надеюсь, ты не против?

— Да.

— Что «да»?

— Ну то есть — нет. — Самокатов покраснел, какпомидор. — Не против.

Курочкина встала со скамейки.

— Пойдем, я тебе покажу, что я написала.

Они подошли к кассе. На стене было написано:

Рита + Гена = love

«Самое время для поцелуя», — решил Генка ипотя­нулся губами к Ритиной щеке. Девочка отстранилась.

— Не надо, Гена, — сказала она.

— Почему?

— Потому что мы должны расстаться, — трагичес­кимголосом сообщила Курочкина. — Навсегда.

— Как это — расстаться? — обалдел Самокатов.

— Сейчас поезд пройдет, и я тебе объясню...

Мимо них катил товарный состав. Длинный-пред­линный.Генка весь измаялся, пока все вагоны не прошли.

Наконец товарняк укатил, и Рита началаобъяснять:

— Понимаешь, Гена, раньше я была очень веселойдевчонкой...

— Да ты и теперь...

— Не перебивай, пожалуйста. Я любила прикалы­ваться,обожала дискотеки, ролики... Но однажды я попала в больницу с приступом аппендицита.И там слу­чилась ужасная вещь... — Рита замолчала, теребя пуговицу на блузке.

Прошла минута. Девочка все так же молчатеребила пуговку.

— Ну? — не выдержал Самокатов.

Курочкина глубоко вздохнула, как перед прыжкомв холодную воду, и сказала:

— В общем, хирург, который делал мне операцию,внезапно сошел с ума. И вместо аппендикса вырезал у меня сердце... — Рита опятьумолкла.

— Это что, прикол? — усмехнулся Генка.

Девочка покачала головой.

— К сожалению, нет. Он действительно вырезалмне сердце. Послушай, если не веришь.

Самокатов послушал. В груди у Курочкиной былотихо.

— Заодно можешь и пульс пощупать. — Рита протя­нуларуку. — Его у меня тоже нет.

Генка пощупал. Пульса не было.

— И зрачки у меня на свет не реагируют. —Широко раскрыв глаза, девочка посмотрела на солнце. — Видишь?..

— Я что-то не врублюсь, — сказал сбитый столку Самокатов. — Это фокус, да?..

— Нет, Геночка, не фокус. В больнице, где мнедела­ли операцию, проводились эксперименты по оживлению мертвецов. Вот меня иоживили. Но вскоре выяс­нилось, что я все равно осталась мертвецом. Живыммертвецом. Для того чтобы стать по-настоящему жи­вой, мне необходимо сердце.Твое сердце, Гена.

— Мое?! — ошарашенно произнес Самокатов.

— Да, твое, — подтвердила Курочкина и сделалашаг вперед.

Генка невольно попятился.

— Ты чего, Рит? — пробормотал он.

Курочкина сделала еще один шаг вперед. АСамока­тов, соответственно, шаг назад.

А тем временем со стороны Питера приближалсяочередной товарный состав. Тудух-тудух... — слышался стук колес.

Рита продолжала наступать на Генку, улыбаясьпри этом какой-то странной застывшей улыбкой.

— Рит, ты чего?.. — снова пробормоталСамокатов, отступая к краю платформы.

И тут вдруг Ритино лицо мгновенно покрылосьпле­сенью.

— Отдай свое сердце! — завизжала она и со всейсилы толкнула Генку в грудь.

— А-а-а-а-а-а... — закричал Самокатов иполетел с платформы на рельсы. Прямо под колеса товарняка.

— А-а-а-а-а-а... — продолжал вопить Генка,лежа в постели. Он проснулся от собственного крика. Сердце колотилось. Мыслипутались. Где он?! Что с ним?.. Самокатов лихорадочно озирался. Знакомая вродебы комната... На стенах — постеры рок-звезд и знаменитых спортсменов... Ой, даэто же его квартира! Но ведь он только что упал с платформы, и на него,пронзительно гудя, надвигался электровоз... Зна­чит, это был всего лишь сон...Сон?.. Но почему же тогда болит голова, будто он и вправду стукнулся голо­вой орельсы?..

Генка нащупал на затылке здоровенную шишку. Онтотчас вспомнил о царапинах на шее, появившихся у него после вчерашнего сна. Ивот теперь — шишка... В го­лову полезли разные мысли. В основном неприятные. Авдруг это вовсе не сны, а глюки, во время которых он в беспамятстве царапаетсебя ногтями и бьется головой о стенку? Самокатов даже вспотел от такогопредположе­ния. Да нет же! Никакие это не глюки!.. На самом деле все оченьпросто: как только родители уехали, он набрал в видеопрокате кучу кассет с«ужастиками»; и вот досмотрелся до того, что ему начали кошмары сниться.