— Давай.

— Значит, в первом сне ты превратился вкакую-то Курочкину...

— Ага. А во втором сне она меня на рельсытолкну­ла. А утром появилась шишка. — Генка непроизвольно пощупал свой затылок.

Макс задумался. Прошла минута.

— Эй, Горох, ты что, уснул? — толкнул другаСамо­катов.

— Подожди, я размышляю, — солидно ответилМакс.

Поразмышляв, он сказал:

— Знаешь, Самокат, я думаю, это были не сны.

— А что тогда — глюки?

— И не глюки.

— А что же?

— Шуточки твоего подсознания, — выдал Макс.

— Чего-чего?

— Того самого. Ты хоть знаешь, что такоеподсознание?

— Ну, так, смутно.

— А я точно знаю. Мне папаша объяснял. Учелове­ка мозг на девяносто процентов не работает. Мы мыслим одной коркой... —Горохов для наглядности посту­чал себя по лбу. — А что заложено в подкорке —неизвестно.

— А при чем тут подсознание?

— Ну ты тормоз, Самокат. Подкорка и есть подсо­знание.

— А-а... — протянул Генка. — Ну и что?

— А то, что у тебя все из подсознания идет. ИКу­рочкина, и Фарфоровская... Ты на этой станции рань­ше-то бывал?

— А разве такая станция существует?

— Существует. Я мимо нее сто раз проезжал,когда с родичами на дачу ездил.

Самокатов присвистнул.

— Ни фига себе! Выходит, во сне я узнал простан­цию, которая есть на самом деле?

— Да не во сне, — поправил друга Горохов. — Тыскорее всего знал о ней, но забыл. Вернее, не забыл, а она у тебя из сознанияперешла в подсознание. Так же, как и Рита Курочкина.

— Ты хочешь сказать, что и Курочкинасуществует на самом деле?

— Ну да! И ты с ней раньше был знаком.

— Когда раньше? В детском саду?

— Может, в яслях.

Генка усмехнулся.

— Ты еще скажи — в роддоме.

— Вполне возможно, — ответил Макс. — И воспо­минанияо ней ушли в твое подсознание. А сейчас стали проявляться в форме кошмарныхснов.

Самокатов покачал головой.

— Ну ты и отмочил, Горох. Сознание... подсозна­ние...Что-то больно круто. Не знал я раньше никакой Курочкиной. И про Фарфоровскуютоже никогда не слыхал.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно!

Разговор мальчишек прервал звонок. Первым уро­кому них была литература.

— Ладно, завязываем, — сказал Генка. — Пошлина литру. Мне надо еще у Нестеровой спросить, когда пару по русскому можнобудет исправить.

Но Горохов не двинулся с места.

— А что, если нам это проверить? — задумчивопро­изнес он.

— Что «это»?

— Ну, ты говоришь, что про Фарфоровскуюникогда не слышал. А давай туда смотаемся. Вдруг что-нибудь выплывет из твоегоподсознания.

— Ну выплывет, и что дальше?

— Тогда твое подсознание перестанет давить натвое сознание. И тебя больше не будут мучить кошмары.

— Что-то не верится, — скептически скривилгубы Самокатов.

— Вот мы и проверим.

— Прямо сейчас?

— Конечно!

— А как же уроки?

— Самокат, тебе что важнее — какие-то уроки,или чтоб тебя заморочки не напрягали? Ведь так недолго и свихнуться!

— Это верно, — на сей раз согласился с другомГенка.

— В общем, нечего тут рассусоливать. Едем!

— Ладно, поехали.

И ребята поехали на Фарфоровскую. Едва онивышли из электрички, как Генка изумленно воскликнул:

— Я здесь уже был!

— Ага-а! — торжествующе завопил Макс. — Пошлаинформация из подсознания!..

— При чем тут подсознание?! — отмахнулся Само­катов.— Я помню, что был здесь во сне. Вон касса... а вон на той скамейке мы с Ритойсидели...

— Подожди, подожди, Самокат, — остановил егоГорохов. — Давай разберемся. Во-первых, на всех станциях есть скамейки икассы...

— Да нет же, мы сидели именно на этойскамейке! — возбужденно проговорил Генка. — А вот отсюда она меня толкнула... —подскочил он к краю платформы. — А вон туда я упал... — показал он пальцем нарельсы.

В голове у Самокатова все пошло кувырком. С од­нойстороны, он был теперь точно уверен, что встречался тут с Курочкиной. И не восне, а наяву. А с другой сто­роны, этого просто не могло быть. Ну никак!.. Никак!..

Вспомнив еще кое о чем, Генка стремительно бро­силсяк кассе.

— Эй, ты куда?! — закричал ему вслед Макс.

Не ответив, Самокатов подбежал к дверям кассы.И у него екнуло сердце. Справа от двери, на стене, красным фломастером былонаписано:

Рита + Гена = love

Подошел Горохов.

— Смотри, — указал Самокатов на надпись.

— Ну и что?

— Это она написала.

— Кто «она»?

— Курочкина.

Макс хмыкнул.

— Самокат, по-моему, у тебя и впрямь крышаедет. Ты что ж думаешь, ты один Гена в Питере? Да тут Ген до фига и больше. Также, как и Рит.

— Нет, это Курочкина написала, — упрямо стоялна своем Самокатов.

— Ну а это кто написал? — Горохов широким жес­томокинул стену. — Тоже Курочкина?

Только теперь Генка обратил внимание на то,что вся стена пестрит надписями. И помимо названий рок-групп и политическихлозунгов, здесь имелось множе­ство любовных признаний: Саша + Маша, Андрей + Наташа,Галя + Сергей... Везде это равнялось любви. Слово «любовь» было написано гдепо-русски, где по-английски, а где и просто нарисовано в виде сердечка,пронзенного стрелой.

Макс победно глядел на друга.

— Что скажешь, Самокат?

Генка собрался ответить, да так и замер соткрытым ртом. Потому что увидел мужчину в черном костюме и с белыми гвоздикамив руке.

— Горох, я его знаю!

— Кого?

— Вот того мужика с цветами. Я его во сневидел.

Горохов даже сплюнул с досады.

— Блин! Да забудь ты про свой дурацкий сон.

Самокатов не спускал глаз с мужчины.