Отец притянул к себе Джульетту и Анастасию с обеих сторон и обнял их. На каблуках они были с ним почти одного роста – сто восемьдесят пять сантиметров. Я запомнила папу довольно симпатичным, но вместе со своей идеальной семьей из рекламы он казался просто красавцем. По-прежнему густые каштановые волосы и, конечно же, мои голубые глаза.

– Милая, это мои дочки, Анастасия и Джульетта. Девочки, это ваша сводная сестра, Элламара.

Он с гордостью улыбнулся своей идеальной «юридической» улыбкой, прижимая к себе дочерей. Мне стало невыносимо грустно, когда я увидела морщинки вокруг его глаз. Линии смеха. Он явно много смеялся. А еще я заметила, что он назвал двойняшек дочерьми. А не падчерицами.

Мне хотелось свернуться калачиком и разреветься, но я совладала с собой и протянула руку в знак приветствия.

– Просто Элла. Элла Родригес.

Ни одна из сестер не пожала моей руки.

– Родригес? – хмыкнула Джульетта. – А почему не Коулман?

Я опустила руку и пожала плечами.

– В двенадцать я взяла девичью фамилию мамы.

– Почему?

– Потому что я – Родригес.

Мои сводные сестры выглядели так, будто я их чем-то оскорбила. Я сжала зубы, чтобы не обругать их по-испански, а потом гневно посмотрела на отца.

– Где моя сумка? Мне нужно принять лекарство и отдохнуть. Ноги просто ватные.

* * *

Пока папа провожал меня в комнату на другом конце дома, Дженнифер шепотом увещевала дочерей. Мне было все равно, обсуждают они меня или нет. Главное, что вся эта «торжественная часть» наконец закончилась. Надеюсь, впредь мы будем общаться по минимуму.

Я села на кровать. Как в больнице, поднимается с обеих сторон. Затем я выпила пару таблеток и осмотрелась. Стены в моей новой комнате были светло-желтого цвета – конечно же, неслучайно: какой-то врач сказал папе, что желтый обладает успокаивающим и подбадривающим эффектом. Если честно, комната мне даже понравилась (за исключением мебели). Все белое, какие-то покрывала с рюшами… как будто мне шесть лет. Одним словом, ужасно.

– Тебе нравится? – с надеждой в голосе спросила Дженнифер.

Она вошла в комнату и встала рядом с отцом. Он нежно обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Отвратительно.

Я старалась подбирать слова очень осторожно:

– Никогда не видела ничего подобного.

Папа взял в руки какой-то пульт с сенсорной панелью.

– Сейчас я тебе покажу самое классное, – ухмыльнулся он и начал нажимать на кнопки. – Позже я объясню, как пользоваться этой штукой. С ее помощью можно управлять телевизором, стереосистемой, светом, кондиционером и окнами.

– Окнами?

Серьезно, окна на радиоуправлении?

Папу буквально распирало от гордости. Он нажал на кнопку еще раз, и белоснежные шторы от пола до потолка распахнулись, открывая целую стену из окон с дверью посередине. Еще одно нажатие – и поднялись жалюзи. Комнату залило солнечным светом.

Отец открыл дверь и вышел полюбоваться закатом на деревянный балкон, с которого открывался великолепный вид на Лос-Анджелес. Под балконом не было видно земли. Судя по всему, дом находился на краю обрыва.

– Из твоей комнаты самый красивый вид во всем доме. Советую выходить на балкон после заката. Тут действительно есть на что посмотреть!

Калифорния, если я правильно помню, славится землетрясениями, поэтому перспектива проводить вечера на этом балконе не особенно вдохновляла.

Отец вернулся в комнату и опустил шторы. В его глазах читалась надежда. Он заметил, что я с тревогой рассматриваю серебристый ноутбук, лежащий на столе. Тонкий, как американский блинчик! Я всегда хотела такой, но теперь он почему-то больше не казался мне столь притягательным.

Папа подошел к столу и открыл его.

– Надеюсь, ты не против замены. Тот, что я нашел у тебя дома, слишком уж древний. Думаю, этот должен тебе понравиться. Я сохранил все данные со старого компьютера, прежде чем выбросить его. И еще купил тебе новый телефон. Твой ведь сгорел. – Отец протянул мне что-то похожее на айфон в ярко-розовом чехле. – Мы подключили тебя к семейному безлимитному тарифу, так что можешь спокойно звонить друзьям в Массачусетс. Это не проблема.

Меня передернуло. Я не общалась ни с кем с тех пор, как попала в аварию. К тому времени, как я снова смогла разговаривать по телефону, прошло столько месяцев, что всем уже было не до меня. А теперь я переехала к отцу за тысячи миль от дома и не планировала возвращаться, поэтому не видела смысла поддерживать с кем-либо связь.

Отец, видимо, понял ход моих мыслей: он виновато улыбнулся и потер шею, как будто ему стало очень неловко.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Э-э-э… А где все мои вещи?

Папа расслабился, как будто я задала легкий вопрос на гораздо более безопасную тему.

– Все, что было в спальне, кроме мебели, понятное дело, лежит в коробках в твоем гардеробе.

В моем гардеробе?

– Большой гардероб?

Дженнифер это показалось забавным.

– Не такой большой, как у меня. Хотя, я думаю, ты не паришься из-за обуви так, как я…

Я не стала ей говорить, что вообще-то мы с мамой очень даже парились из-за обуви. У меня с ней одинаковый размер ноги, поэтому на двоих у нас был целый вагон самых разных туфелек. Правда, я уже никогда больше не надену ничего похожего. Ни открытых сандалий, ни туфель на каблуках – только специальная ортопедическая (иными словами, старушечья) обувь для моих обожженных ног. Специалистам в ожоговом центре удалось спасти мои руки и восстановить двигательную функцию, чтобы я могла писать, – если это можно назвать письмом: моему почерку сейчас позавидовал бы любой врач. А вот пальцы на ногах пострадали гораздо сильнее.

– Мы не стали разбирать коробки. Подумали, что ты захочешь сделать это сама, – сказал папа. – Но, если тебе понадобится помощь, мы с радостью сделаем все, что попросишь.

– Спасибо, я справлюсь. А что с мамиными вещами и всем остальным?

– Я упаковал все, что показалось мне важным, – фотографии, некоторые мамины вещи, которые тебе, возможно, хотелось бы сохранить. На самом Аеле, их не так уж много, всего пара коробок. Я сложил их вместе с твоими вещами. А остальное выбросил.

– А книги?

Пульс резко участился. В этой комнате не было книжных полок, и я сильно сомневалась, что найду их в гардеробе.

– Куда ты дел все мои книги?

– А, эти книжки в гостиной? Я их раздал.

– Что?!

Папа вздрогнул от моего вопля, и в его взгляде снова промелькнуло отчаяние.

– Прости, малышка. Я не знал…

– Ты раздал все мои книги?