Коренге понравилось даже то, что борт большого корабля былзаметно выше причала, так что мостки вели вверх. На широких досках, правда,были набиты поперечные бруски. Они давали опору ногам сильных и здоровых людей– и препятствовали колёсам, по обидному свойству всякого порожка или ступени.Коренга, впрочем, сказал себе, что у аррантов наверняка сыщется гладкий всход,предназначенный для катания бочек. А если далее и нет, то так ли уж затруднитдюжих мореходов его тележка, маленькая и совсем не тяжёлая?

Он подъехал вплотную и с немалым волнением обратился кдолговязому парню, стоявшему возле сходен. Судя по ошейнику на шее, парень былрабом. Коренга призадумался, как заговорить с ним, чтобы сразу расположить ксебе и не задеть его гордость.

– Скажи, добрый корабельщик, – наконец проговорилон по-аррантски, – с кем бы мне переговорить о поездке на этом поистинеславном корабле, если только не врут люди и он вправду направляется в Фойрег?

Языку заморского народа его учил соплеменник – бывалыйкупец, постигший немало иноземных наречий. Этот человек утверждал, будтополучалось У Коренги неплохо, однако с урождённым аррантом до нынешнего днябеседовать молодому венну не приходилось. Проезжая улицами Галирада, он виделаррантов, слышал их молвь и с радостным изумлением убеждался, что, оказывается,впрямь кое-что понимает. Схожее изумление испытывает малое дитятко, когдавпервые без помощи взрослых пожарит яичницу и обнаружит, что состряпанноесъедобно: «Как настоящая!..»

– Обожди здесь, господин мой, я хозяина поищу, –поклонился раб, и Коренга возликовал, начиная верить в удачу. Зря ли говорилаему мать, когда собирала в дорогу: «Помни, сынок, люди не так глупы и жестоки,как нам иногда кажется. Всюду найдутся готовые помочь тому, в ком видятслабейшего. Хотя бы оттого, что тем самым подтверждается их собственная сила иудаль…»

Неожиданное происшествие, случившееся у края торговых рядов,отвлекло их обоих. Аррантский невольник стоял в ту сторону лицом, и емудостаточно было просто вскинуть глаза. Коренга, заключённый в скорлупу своейтележки, обернулся медленнее. Но и он успел заметить тень человека в серыхлохмотьях, невероятно быстро удиравшего за угол большого лабаза. Туда, гденачиналась путаница кривых, захламлённых и вонючих проулков, – изнанкаизобилия, присущая всякому обширному рынку, тем более прибрежному. Спасительныедебри для разного рода ворья, коему, как известно, где ещё обретаться, если неоколо торга.

За воришкой тяжело бежал дородный, хорошо одетый сольвенн.Одну руку он простирал вперёд, то ли указывая, то ли грозя кулаком, другойнеизвестно зачем придерживал пустое место на поясе, оставшееся от срезанногокошеля.

– Держи вора!..

Что было в том кошеле? Выручка от продажи выставленного наприлавок? Серебро из семейного сундука, взятое порадовать домашних долгожданнойпокупкой? Дорогое колечко, приобретённое для дочери или жены?.. По мнениюКоренги – да, кажется, и большинства окружающих, – сольвенну можно былолишь посочувствовать. Не такому, как он, ловить легконогого и юркого беглеца.Народ, охотно повторявший клич обворованного, в погоню торопился не слишком. Агородской стражи, как почему-то всегда в таких случаях происходит, поблизостине наблюдалось. Молодой венн даже заметил кое у кого на лицах улыбки. Такулыбаются люди при виде чужой и очень обидной оплошности, радостно сознавая,что сами-то не совершили подобного… на этот раз. Коренга и сам близок был кподобной улыбке, ведь его деньги, заботливо собранные роднёй, покоились внадёжнейшем месте, никаким ворам не доступном. Похоже, однако, такаясамоуверенность оказалась греховной. Ибо чем ещё объяснить, что сольвенн,запыхавшись, остановился и, озираясь кругом, обратил гневливый взор не на когоиного – именно на него.

– Ты!.. – заорал он, наконец-то оторвав левую рукуот пояса. – Спускай живо собаку!.. Спускай, тебе говорят!..

И, поскольку Коренга не сделал никакого движения, лишившийсякошеля подскочил прямо к нему и попытался выхватить поводок. Он, может быть,думал, что выдернуть плетёный ремень из ладони калеки – дело нехитрое, однакоошибся. Пальцы у Коренги были весьма крепкие, и он их не разжал. Да и кобельтотчас возмутился самоуправством. Обернулся и хлопнул по чужой руке челюстями.Не во всю силу, не так, как сделал бы в ярости, отстаивая хозяина, –просто чтоб отвязался… Но надобно знать, что за пасть у веннского волкодава. Икакие в этой пасти клыки. Дородный сольвенн взвыл от неожиданности (боль-то ещёне пришла) и отскочил, хватая пропоротую руку здоровой.

– Не держи сердца, почтенный, – извинилсяКоренга. – Мой пёс к тому не приучен, чтобы за всяким гоняться, на когоему сторонние люди укажут. Он меня бережёт… Да меня одного только и слушает.

Он был готов засвидетельствовать – а понадобится, и доказатькому угодно – отменную выучку своего мохнатого спутника, дабы каждый мог видеть,что покусанный был сам виноват… но не пришлось. Пока он говорил, галирадецуспел оправиться от нового потрясения и в свою очередь открыл рот, собираясь,кажется, заорать. Судя по выражению побагровевшего лица, он был намеренобвинить Коренгу уже во всех своих сегодняшних бедах. И, надо думать, обвинилбы – но в это время с корабельных мостков послышался задорный молодой голос.

– О чём шумим, добрые люди? – весело вопрошал онпо-сольвеннски с едва заметным чужим призвуком. – Что за шум, а девкинету?

По сходням спускался хозяин «Чагравы», аррантский купец. Какпочти всё его племя, он наголо брил подбородок и оттого казался моложе, чем,наверное, был, а уж голосом обладал вовсе юношеским, чистым и звонким. Народначал смеяться его оговорке.

– Не «девки», добрый аррант, а «драки». Так у нас бают.

– А в чём разница? – нимало не смутился купец.Зубы у него были ровные, белые. А ноги от сандалий до подола тонкой рубахи – неприкрыты штанами, назло стылому холоду. – Я думаю, – продолжалон, – была бы девка – и драка уж точно была бы… Что же здесь приключилось,почтенные? И в чём винят человека, надумавшего погостить на моём корабле?

Некоторое время спустя Коренга сидел на берегу, выбрав местопоодаль от пристани и шумных рядов, там, где в море падал резвый и говорливыйручей. Он успел попробовать морскую воду на вкус и убедиться, что она былапочти пресной. На самом деле тут нечему было дивиться, ведь Галирад выстроили усамого устья Светыни, простиравшей своё течение далеко в воды залива… Тем неменее Коренга был столько наслышан от бывалых людей о горько-крепкой солёностиморя, что испытал даже некое разочарование. Чаявши рассола, ощутить на устахпресницу!.. Подспудно огорчало даже то, что Батюшка Океан, часто и почтительно именуемыйГрозным да Бурным, не мчался на берег огромными сокрушительными валами, а,наоборот, мирно ластился к суше, словно какое-нибудь безобидное озерко, и ничемне оказывал присущего ему, опять-таки по рассказам бывалых людей, свирепогонрава. «Вот я и освоился, – усмехнувшись про себя, подумал молодойвенн. – Только что глазам своим поверить не мог, а теперь уже недоволен.Прямо как дитя, встретившее большую собаку. Боится, руки за спину прячет, аоглянуться не успеешь – виснет на шее, за хвост тянет и в зубы залезть норовит…Пока пёс с горя не рыкнет…»