Резкий тычок ножнами под дых заставил его скорчиться и умолкнуть.

— А божественный орел к тебе не спускался?! — прогрохотал стражник. Схватив Эша за связанные руки, он выдернул его со скамьи в проход, и парень рухнул на днище телеги.

— Раб паршивый, голодранец поганый, пьянь малолетняя! — приговаривал он, охаживая Эша по спине короткой двухвостой плетью. — Ты на кого жевало свое открыл, мразь безродная!.. Я тебя научу!..

Парень крепко стиснул челюсти, стараясь сдержать крик — но не сумел. Плеть терзала его избитое тело, впиваясь в мякоть и разрывая кожу через рубаху, и на каждый удар из груди Эша вырывался низкий грудной хрип…

— Эй, хватит уже! — прикрикнул на стражника воин. —

Не перестарайся. Он хилый, а нам потом по мертвецам отчет держать.

Повернувшись к вознице, воин хлопнул того по спине.

— Останови-ка.

Повозка встала.

— Наружу выкинь его — пусть проветрится, — приказал воин.

И Эша вытолкали из телеги.

Снаружи стоял серый день. Пахло дождем, тучи мошкары вились над лесной дорогой. Мимо проехала еще одна телега, затянутая черной тканью. Вдоль тропы, присматривая за грузом, ехали верховые лучники. Кони под ними нервно вздрагивали, трясли головой и лягали себя задними ногами по пузу, пытаясь отогнать гнус.

— Что стряслось? — спросил один из всадников, подъезжая к остановившейся повозке.

— Да вот, остудить одного надо, — проворчал стражник, развязывая Эшу ноги. — Приглядишь за ним?

— Давай, — без особой радости кивнул тот.

Протащив веревку меж связанных рук Эша, конвоир привязал свободный конец к телеге и скрылся под навесом.

— Трогай! — донесся изнутри голос воина, и возница щелкнул поводьями, пуская коней. Веревка натянулась, заставляя Эша догонять повозку быстрым шагом.

После побоев дыхания не хватало. Жадно хватая ртом воздух вместе с гнусом, Эш сердито отплевывался. Легкий ветерок холодил окровавленную рубаху на спине.

Вот дурак. Кто же станет слушать раба — смертника? На что вообще он надеялся, открывая свой рот? Что пытался доказать?

Губы Эша невольно скривились в мрачной усмешке.

Ему еще здорово повезло, что им не нужен его труп. Конвоиры говорили что-то о необходимости отчитываться за мертвецов. Иначе лежать бы ему где-нибудь в канаве, червей кормить.

Нужно быть осмотрительней, и не высовываться без надобности. А то ведь и до внешнего Внешнего Круга можно не доехать.

— И чего тебе, парень, внутри-то не сиделось? — насмешливо проговорил верховой, почесывая искусанную ляжку.

Эш промолчал.

Эмоции отступали, и теперь в его сознании постепенно начала вырисовываться общая картина случившегося.

В ордене его учили, что суд всегда беспристрастен и опирается только на факты. Чистота совести судей подлежит контролю со стороны духа, и потому никто не вправе указывать ни судье, ни жрецу.

Наставники говорили — есть непреложные законы мира, которые невозможно нарушить.

Однако старик всегда приговаривал, что раз в сто лет даже посреди знойного лета может выпасть снег.

Проникновение убийц на территорию имения суд объяснил предательством Эша. Предательством, которого не было. И даже нашлись какие-то свидетели, подтвердившие его вину — разбойники. Или кого-то под пытками заставили признаться непоймя в чем, или признание подписал воздух.

Что это, как не снег в середине Эмеша?..

Теперь старик мертв, Эш едет в Черной повозке смертников, а настоящие убийцы где-то рядом, на свободе.

Убийцы…

Эш прекрасно помнил черные рисунки на их руках. И это были не просто рисунки, иначе дюжина воинов никогда не справилась бы с дворцовой стражей. Это были стигмы — он не сомневался в этом. А носителями стигмы могут быть только лучшие представители аристократического рода. Означает ли это, что кто-то из аристократов собственными руками убил старика?..

Но кому вообще мог помешать Аварра? Он вел почти отшельническую жизнь вот уже много лет, с того момента, как переехал на окраину в наградное имение. Старик уже с трудом запоминал имена, путал дни недели и месяцы. Сыновья жили в золоте где-то в столице, и за год службы Эша ни разу не навестили отца. Так кому была выгодна его смерть? И почему самого Эша оставили в живых? Кто засунул его в Черную повозку?

Пятнадцать лет он провел, как отшельник, обучаясь в ордене, и один год — как верный слуга. Больше ничего не успел. И кто-то решил, что на этом его жизнь должна закончиться.

Он потерял все, что имел и на что надеялся. Честное имя теперь навсегда запятнано. Свобода, которую обещал Аварра при условии безукоризненной трехлетней службы, так и осталась несбыточной мечтой. В лучшем случае, Эша теперь ждет каторжная работа и цепи до конца его дней — по крайней мере, среди горожан ходили такие слухи. Ну а в худшем…

Кто знает, что вообще может ожидать смертника во Внешнем круге.

И за что ему все это?! За верную службу?

Если бы Эш сейчас встретил виновника всего этого, никакие веревки не смогли бы удержать его.

«Иначе ты не заслуживаешь лица, которое носишь», — вспомнились ему вдруг слова белоголового.

Что он хотел сказать этим? Причем здесь вообще его лицо?..

С непривычки от длительных и напряженных размышлений у Эша заболела голова.

— Вот дерьмо, — тихо выругался он себе под нос.

— Полностью с тобой согласен, — со вздохом проворчал верховой и звонко шлепнул себя по шее, убивая муху.

Через пару часов Эша вернули в повозку. И вовремя: его ноги к тому времени уже подгибались в коленях, а спина, грудь и руки в тех местах, где веревка растерла запястья, были изъедены гнусом чуть не до костей. Липкий пот, как после сильной горячки, промочил ему всю рубаху, темные волосы сосульками повисли над глазами. Пустой желудок недовольно урчал.

Протолкнувшись ближе к середине ряда, Эш втиснулся между бородачом со шрамом на щеке и человеком, лица которого прежде не замечал.

На вид ему было около тридцати. Светло-русые волосы сбившимися прядями разметались по его плечам, рыжеватая всклоченная борода доставала до груди. И, в отличие от остальных, его удерживали не веревки, а цепь, сковывающая руки и ноги, как каторжнику.

Забившись на свое место, Эш устало вытянул ноги в проход. Потом энергично растер лицо и укусы на руках.

И невольно оценил, что в повозке почти никакого гнуса не было — по всей видимости, здесь было слишком смрадно даже для них. А потом вновь покосился на закованного в цепи.

— Ну и как там, снаружи?.. — полушепотом спросил тот, не поворачивая головы.

— Так себе.