На этот раз следователь выглядел немного суетливым, но явноповеселевшим. Впрочем, возможно, у человека просто хорошее настроение. Квстрече со мной он как будто не стремился, по телефону сказал, что очень занятсегодня, а когда я попыталась объяснить, что дело у меня важное и срочное,подумав немного, заявил: “Хорошо, приезжайте”, точно делая мне огромноеодолжение, и несколько раз за время нашей беседы выразительно смотрел на часы.Появление Кирилла вызвало у него что-то похожее на недоумение. Тот, в своюочередь, устроился на стуле с таким видом, словно собирался здесь жить.

— Слушаю вас, Алла Сергеевна, — сказал следовательи, взглянув на часы, вздохнул, глаза его приобрели страдальческое выражение, аво мне зрела убежденность, что сюда я явилась напрасно. Несмотря на это, я оченьподробно изложила события вчерашнего дня, стараясь ничего не опустить. —Значит, вы видели, как она спрыгнула? — проявил интерес следователь.

— Как спрыгнула, нет, — покачала я головой. —Видела, как она падала. Подъехали молодожены, и я смотрела на них, а потомкто-то крикнул, я повернула голову и увидела ее…

— Почему же вы не дождались сотрудников милиции? —вздохнул следователь.

— Я очень испугалась. Я даже близко к ней подойти несмогла. И убежала. А сегодня решила прийти к вам.

— Хорошо. Значит, по-вашему, за ней шел какой-топарень?

— Нет, не шел. — Я заподозрила, что он менясовершенно не слушал все это время, и вкратце повторила, как дважды смоглавидеть парня со спины. — Я подумала, а что, если этот парень… если онавовсе не выпрыгнула?

Он вздохнул, повертел в руках карандаш и посмотрел на меня.

— Она оставила записку. Всего три слова: “Я его убила”.Так что сомнений быть не может. При этом никаких следов насилия. Неприятно, нофакт: Акимова убила мужа, а затем покончила с собой.

Некоторое время я сидела с открытым ртом, ничего не понимая.

— Она убила мужа? Но ведь… Как же так?

— Вот так. Мы проверили ее алиби. Уже послесамоубийства дочери мать призналась, что в тот вечер Акимова уехала от нее не всемь, а в половине шестого. Так что вполне могла… Она позвонила матери иуговорила ее и соседку сказать не правду. Мать сейчас в больнице… Конечно,такой удар. Теперь осталось узнать вот что: как Акимов оказался в вашейквартире и с какой целью?

— Я… я понятия не имею…

— Конечно, — вздохнул он. — Об этом вы ужеговорили. Что ж, возможно, это навсегда останется тайной. — Он кашлянул и,глядя куда-то в стол, спросил ласково:

— Прошлой осенью вы, кажется, отдыхали в Геленджике? Постранному совпадению, Акимов тоже там отдыхал в это же время… Впрочем, вы ведьмогли и не встретиться. Верно?

— Послушайте, — чуть ли не со стоном началая, — здесь что-то не так. Говорю, за Акимовой следили… И моя соседка,Лена, она перерезала себе вены, я знаю, на ноже обнаружили не только ее кровь.

— Да? — Брови его взметнулись вверх в притворномудивлении. — Откуда такие сведения?

— Неважно.

— Вот это как раз важно, — голос его зазвучалсурово, но лишь на мгновение. — Послушайте, не морочьте мне голову. Да,девушка перерезала вены, а кровь на ноже не только ее, все это требует детальнойпроработки. А что, если ваша соседка была свидетелем убийства или обнаружилаубитого раньше вас. Ее характеризуют как психически неуравновешенного человека,она могла взять нож, захлопнуть вашу дверь, а потом с перепугу вскрыть вены.

— А по времени такое возможно? — чувствуя, чтоначинаю злиться, спросила я.

— Алла Сергеевна, у меня такое впечатление, что выслишком хорошо осведомлены о малейших деталях убийства. — Замечание быловысказано весьма язвительным тоном, и я прикусила язык. Некоторое время мымолчали, я уже собралась уходить, и тут Кирилл сказал:

— Расскажи о том, что произошло сегодня.

Я вздохнула, делать этого мне не хотелось, но, встретившисьвзглядом с Кириллом, я послушно начала рассказ, с каждым мгновением все большеубеждаясь, как по-дурацки выглядит утреннее происшествие. Лицо следователяприобрело изумленное выражение.

— Вы хотите сказать, кто-то влез к вам в квартиру ипереставил все эти вещи? — спросил он, когда я закончила.

— Да, — кивнула я.

— Зачем? — нахмурился он. На этот вопрос я немогла ответить и почувствовала себя дурой.

— Извините, — сказала я, вскакивая с места, ибросилась вон из кабинета.

Кирилл ненадолго задержался. Я металась по длинному коридорумежду стен, выкрашенных мрачной серой краской, ожидая его. Кирилл вышел и почтибегом направился ко мне.

— Этот тип ни черта не понял, — сказал онвиновато.

— По-моему, он принял меня за сумасшедшую.

— Глупости. Просто он считает — с самоубийствомАкимовой все ясно, и не хочет тратить время на то, что, по его мнению, грошаломаного не стоит.

— Кирилл, я не верю в это самоубийство. Раиса Андреевнакупила новое платье, она стояла возле окна и улыбалась.

— Мы даже представить не можем, что творилось в душеэтой женщины, — схватив меня за руку, сказал он. — Да, она купилаплатье. Ну и что? Возможно, она хотела умереть именно в новом платье… — Идобавил поспешно:

— Может, тебе действительно стоит уехать? Я имею ввиду…

— Ты имеешь в виду, что у меня не все дома?

— Вот так раз, — всплеснув руками, зло сказалКирилл. — Я пытаюсь помочь. Ты слышала, что сказал этот тип? Они знают,что вы с Акимовым были любовниками. — В этом месте Кирилл перешел на шепоти потащил меня к двери. Вновь он заговорил, только когда мы удалились наприличное расстояние от милиции. — Оставь это дело, оставь для своего жеблага. Иначе менты возьмутся за тебя всерьез и неизвестно, что из этого выйдет.К черту убийства. Почему бы тебе не заняться работой? Или мною, наконец? Тыдумаешь о покойнике больше, чем о человеке, который любит тебя. Так в самомделе недолго с катушек съехать. — Он запнулся и виновато сказал:

— Извини.

— Это ты меня извини. Я вела себя как дура.

— Алла. — Он попытался меня обнять, но яотстранилась.

— Поезжай домой.

— А ты?

— Мне нужно зайти к подруге. Она обещала мне сшитьшторы на кухню. Самое время. Это отвлечет меня.