— Отлично. До вечера.

Закрыв за ним дверь, я отправилась досыпать. Однако сон нешел, и очень скоро я поднялась и действительно засела за работу. Большого толкуот этого не было, но я смогла навести порядок в своих записях.

В половине третьего я села в машину и отправилась кпедколледжу. В 15.15 двери здания широко распахнулись и появились студенты, восновном девушки. Громко разговаривая, они мелкими группами исчезали вближайшем переулке, ведущем к троллейбусной остановке. Высокая блондинка сволосами, собранными в хвост, смешно торчащий из-под вязаной шапочки, и курткес капюшоном дошла до угла здания и стала оглядываться. Я посигналила и открыладверцу машины. Она бегом припустилась ко мне.

— Вы Алла? — спросила она серьезно, вообще онапроизводила впечатление исключительно серьезной девушки.

— Да. Садитесь, пожалуйста. — Она села, а я завеламотор. — В общежитие?

— Если вам не трудно, в областную библиотеку. Мне надосрочно книжки сдать.

— Конечно, — кивнула я и развернулась на ближайшемсветофоре.

— Что вы хотели узнать? — нетерпеливо спросилаКатя.

— Я журналист. Один раз присутствовала на заседании“общества”, вроде бы все просто замечательно, но чем большее количество людей яо нем расспрашиваю, тем чаще мне кажется…

— Что там нечисто? — хмыкнула Катя.

— Возможно, — согласилась я. — У вас такое жевпечатление?

— Возле Всеволода наркоши крутятся. Он их спасает. Уговариваетзавязать и заняться своей душой. Идиотизм, правда? Я понимаю, цели у негоблагородные, но наркоманов словом не спасешь, я точно знаю. У меня парень былнаркоман. Это я вам скажу… В общем, я от него еле отвязалась, а потом вдругвстретила у Всеволода. Прошмыгнул в калитку, я в окно видела. Он меня тожевидел, но отвернулся, прикинулся, что не узнал. Вот уж кому на все слованаплевать, так это Сеньке, но и он спасается.

— Вы хотите сказать… — начала я, внезапно почувствовавсебя очень неуютно.

— Ничего я не хочу, — поморщилась Катя. —Если б было что сказать, сразу пошла бы в милицию. А в “обществе” состоят оченьуважаемые люди, вряд ли кто-то из них… ну, вы понимаете. Просто Всеволод любитвсяких юродивых: наркош, девок психованных. А ваша Ленка Телегина просто дура.Как-то ни с того ни с сего стала раздеваться. Глаза закатила, пена изо рта ибормочет “дьявол, дьявол”, совершенная дикость. А Всеволод принялся ее утешать.И нам потом говорит: “Девочки, мы должны ее поддержать, она слабый человек и нуждаетсяв помощи”. Не знаю, как он ее поддерживал, но она вообще с катушек съехала.

— Вы думаете, она принимала наркотики?

— Ленка? Нет… не знаю. Да она и так чокнутая,заговаривалась, точно пьяная…

— Вы знаете, что она покончила с собой? — спросилая.

— Марина сказала. Если честно, я не удивляюсь. Скореевсего у нее в мозгах замкнуло. Хотя, конечно, ее все равно жалко. У менязнакомая покончила с собой, тоже из “общества”. Мы вместе учились, потом Юлькабросила колледж, ушла из дома, жила с каким-то парнем. Мать ее с милицией отнего забирала. Вот ей Всеволод точно помог. Юлька хотела вернуться в колледж,спокойная такая стала, с предками отношения наладились. Из “общества”практически не вылезала. А потом… Чего на нее накатило? Пришла к подруге, и онивдвоем… У подруги родители в отъезде были, нашли их только через два дня, вобщем, ужас…

— Они оставили какую-нибудь записку?

— Нет. По крайней мере, я ничего об этом не знаю. Давы, наверное, помните этот случай, про него все газеты писали. — Теперь ядействительно вспомнила.

— По-моему, по делу проходил какой-то парень? —спросила я. — Подозревали убийство.

— Точно, бывший Юлькин дружок-наркоман. Но в тюрьму егоне посадили, значит, он ни при чем. История совершенно дикая. Жили люди и вдругнадумали умереть. И я решила, что мне у Всеволода делать нечего.

— Вы думаете, их смерть как-то связана с “обществом”?

— Не знаю, — поморщилась Катя. — Мне тамразом все опротивело.

— Можно еще вопрос? — спросила я. — ВсеволодПетрович вам чем-то несимпатичен? — Катя закусила губу и уставилась вокно. Мы подъехали к библиотеке и теперь стояли напротив входа. Я молча ждала,боясь спугнуть девушку неосторожным словом.

— Он вроде бы хороший человек, — заговорилаона. — Добрый. Слова правильные произносит. Всем хочет помочь. Но… ядумаю, он лицемер. И все эти тетки, что за ним по пятам ходят, тоже лицемерки.

— Для такого утверждения нужно что-то посущественнеесобственных эмоций, — заметила я.

— Знаю. У меня только эмоции. Он меня однажды за рукувзял, мы одни были. Про родителей расспрашивал, как мне живется, а у самогоглазки бегают, ладошка потная… Я сразу поняла, что ему надо. “Катя, я хочупомочь”, а сам… мне стало так противно, он ведь деду моему ровесник… и нестыдно… гадость. В общем, я туда ходить завязала.

— А после того как вы перестали там появляться, у васне было никаких неприятностей?

— Неприятностей?

Я тут же пожалела, что задала этот вопрос. Девушкаиспугалась.

— Нет… Выдумаете…

— Я просто спросила, — как можно мягче сказалая. — Кстати, я хотела бы встретиться с родителями Юли, вы не могли бысообщить их адрес?

— Конечно, только про меня им ничего неговорите. — Она продиктовала адрес, поблагодарила меня и вышла.

Дверь мне открыла женщина лет сорока, в цветастом халате,посмотрела с удивлением.

— Извините, вы мама Юли Аксеновой? — начала я.

— Юленька умерла, — торопливо ответила женщина,вглядываясь в мое лицо.

— Я бы хотела поговорить с вами…

— О чем?

— О Юле. Я журналист из “Вечерки”, меня зовут АллаДрузина. Можно войти?

— Входите, — пожала плечами женщина. — Толькоя не знаю… входите.

Мы прошли в кухню. За столом у окна сидела девочка-подростоки пила чай.

— Почему вас интересует Юля? — спросилаженщина. — Прошел почти год…

— Видите ли, моя соседка, молодая девушка, умерла наднях, — покосившись на девочку, сказала я. — Похожий случай. Я пишу опроблемах молодежи…