В. Л.: Не заменишь. Я хотел вам задать вопрос, на который у меня у самого ответа нет. В 2000-х были годы, когда почти 90 % выпускников школ стали студентами ВУЗов. С одной стороны, ребята получают образование и как-то привязаны еще в таком сложном возрасте к ВУЗу. С другой стороны, понятно, что это перепроизводство. Как вы к этому относитесь?

В. С.: Я даже боролся. Дело в том, что у нас была прекрасная система техникумов среднего профессионального образования и был союз директоров техникумов. А я возглавлял союз ректоров университетов. Мы очень много делали и собирались на большие собрания, чтобы отстоять раннее образование ребят по интересам. Тех, которые хотят что-то делать, быть технологами, мастерами. Но, к сожалению, был перегиб, на мой взгляд, и легкое поступление в университет, диплом университета…

В. Л.: В том числе и в так называемые «университеты»?

В. С.: И в так называемые. И это как-то возбудило общественное мнение, все рванули туда. И мы начали включать обратную скорость: из трех тысяч университетов осталось 800, шло сокращение, объединение. Ну и сейчас большая проблема поднятия уровня специального образования, техникумов. Одно решение за другим принимаются, и все регионы, все губернаторы стараются связать образовательную систему.

В. Л.: Но идет это трудно?

В. С.: Ну, сейчас труднее, потому что есть общественное мнение, его надо повернуть.

В. Л.: Когда идет конкуренция между ВУЗами, в том числе университетами, за что идет главная борьба: за ресурсы, за кадры или за абитуриентов?

В. С.: В целом конкуренция – это позитивно.

Но я за честную конкуренцию. К сожалению, пусть мои коллеги услышат, очень часто применяются приемы, которые в зарубежных университетах, крупных, сильных, именитых, неприемлемы. Ну, когда какому-то профессору предлагают заведомо завышенный оклад, и он тайком или не тайком работает в двух-трех университетах. Это, конечно, идет в ущерб основному месту работы. Потому что есть договор работать на свой университет. Любить свой университет, а не вот так… Раньше это было невозможно.

В. Л.: Но что главное? Привлечь профессора или привлечь абитуриента? Или выиграть ресурсы, которые распределяет государство?

В. С.: Ресурсы и абитуриенты, потому что они связаны. Если абитуриентов много, и они идут по новейшим направлениям, это подается как успех; отсюда идут ресурсы, и университет как бы растет, расширяется. Еще раз хочу сказать, что, конечно, когда это добросовестная конкуренция. Но бывают случаи, когда абитуриентов лишь какими-то названиями привлекают. Это нечасто, но это есть.

В. Л.: Ну да, быстро реагируют на спрос на профессии, не обращая внимания на качество…

В. С.: На спрос на профессию, да, чтобы устроиться на работу потом гарантированно – это применяется. Я думаю, что мои коллеги не обидятся, но Московский университет это не применяет никогда.

В. Л.: Виктор Антонович, я хотел о вас поговорить. Вот если смотреть с точки зрения краткой биографии на вашу карьеру, она очень гладко-гладко шла вверх. Вы были комсоргом, вы были замдекана, вы были проректором, секретарем парткома, первым проректором. А вот если посмотреть на кардиограмму ваших личных переживаний, какой был самый трудный момент? Ведь наверняка они были?

В. С.: Были. Я родился до войны в небольшом селе, несколько хат. Через два года началась война. Нас двое, братик и я с мамой остались.

Отец воевал, он прошел всю войну, был четыре раза ранен. Стрелок, штурмовик, рядовой, брал все эти города Западной Европы, освобождал. Вернулся в сентябре 1945-го. Уже и война закончилась. Мама считала, что он погиб, а их держали, видимо, для других дел, еще не окончилась война на других направлениях. Ну вот. Сельская школа – это хата; одна изба и один класс. Вот так я начинал. Учителей не было. И помогло уже в шестом-седьмом классе, когда приехал учитель математики. Говорит: «Давай кружок организуем». Это он и я.

И мы с ним вдвоем математический кружок организовали и решали задачи Моденова. Но была история. Окончив школу, нельзя было поступить в высшие учебные заведения; были определенные ограничения – надо было оставаться в селе.

В. Л.: Паспорта не давали (паспорта сельским жителям в СССР стали выдавать лишь сс 1974 г. – ред.)?

В. С.: Не было паспортов, и было ограничение при приеме. Неформально, но оно было. И я решил разорвать это кольцо. Мы вчетвером договорились сесть на ночной поезд и ехать до первой шахты. Так мы и сделали, без билета поехали, ехали всю ночь, увидели первую шахту – вышли. Это была Никитовка. Подошли к отделу кадров, там говорят: «Таких мы не берем. Ну куда вам в шахту?» – «А куда?» – «Идите, – говорят, – в шахту “Комсомолец” в Горловке, там всех берут». Мы пошли пешком на эту шахту. Пришли, там говорят: «Хорошо, берем». Определили меня в забой, а других – коногонами. Дело в том, что шахта была сверхкатегорная по взрывам метана, и там только лошади возили вагонетки. И я работал два года в забое, 600 метров под землей.

Впечатления хорошие. Мы были семьей. Вот если посмотреть на нас после смены, выходило полторы тысячи шахтеров из одной шахты, черные все, шли в столовую перекусить. Но я думал все-таки пойти учиться; надо учиться, надо разрывать круг. Пошел в вечернюю школу при шахте, так называемая учеба там была. Ну и отработав два года, подал документы в Белорусскую сельскохозяйственную академию.

Почему? Ну, наверное, потому, что я вырос в деревне и любил комбайн, трактор. А товарищ мой, начальник участка, тоже в школу вечернюю ходил со мной, говорит: «Ты же математик, куда ты подал?» Я говорю: «Всё, документы вчера посланы». Он говорит:

«А если я заберу и перешлю, ты согласен?» Я говорю: «Не заберешь». Ну, поспорили на шахтерскую дозу. Утром он приходит, говорит:

«Я твои документы переслал в МГУ на мехмат».

И показывает мне квитанцию. Оказывается, его супруга была начальником почты. И так мы с ним вдвоем приехали, он на юрфак, я на мехмат. Учиться было страшно трудно. После первого курса я решил, что там олимпиадники, я им был неровня, плохо был подготовлен. Но сын Колмогорова, попечитель группы, сказал, мол: «ты талантлив, ты упрись и работай».

И я по сути ночами изучал весь первый курс.

До десяти библиотека открыта, а с десяти до двенадцати ночи в аудиторию стулом закрывал дверь и работал. И вы знаете, произошел взрыв, полет. Я окончил МГУ на «отлично», стал первым кандидатом, первым доктором и, наверное, единственным академиком и даже ректором. Думаю,