на коня и один-два фарсанга вел с собой Абдуса, якобы под предлогом неотложного с ним разговора. Он сказал ему несколько слов потаенно и затем отпустил обратно.

/87/ Когда Абдус возвратился в войсковой стан и рассказал, как обстоит дело, то стало ясно, что человек сильно боялся. В тот день говорили много нелепых речей. Бу-л-Хасана Укайли, через посредство коего передавались устные сообщения Алтунташу [от эмира], обвинили в измене, сочли сторонником Алтунташа и говорили: «Отцовские-де приверженцы эти не хотят позволить совершиться желаниям государя или чтобы были добыты какие-либо средства[250]; все-де они держат язык во рту друг у друга[251]. Эмир прикрикнул на них, обругал и осадил. Потом он позвал меня, [Бу Насра], уединился [со мной] и сказал: «Кажется, Алтунташ уехал напуганный?» — «Да будет долгой жизнь государя, — ответил я, — с чего бы? Не обязательно ему было уезжать напуганным. Он человек очень умный и исполнительный, много ласки видел от государя, да и [нас], слуг, много благодарил». [Государь] сказал: «Да, так было, однако, мы слышим, что появились подозрения». — «По какой же причине?» — спросил я. Он рассказал и молвил: «Они не хотят допустить, чтобы какое-либо дело оставалось на верной основе», — и [затем] поведал мне все, что произошло. «Я, слуга [государя], высказывал это еще в Герате, — сказал я, — но с высочайших [уст] тогда сошли слова, что у них на то не будет возможности, а теперь, как слышит и видит слуга государя, у них имеется полная возможность. В пути, когда мы ехали, Алтунташ высказал несколько мыслей слуге [государя]. Он совсем не жаловался, но по-дружески произнес несколько слов о том, что весьма сочувствует державе [государя]. Речь сводилась к тому, что он-де не видит, чтобы дела [были поставлены] на верной основе, что государь-де великодушен, бесподобен, мягок и благороден, однако слушается [только] того, кто с ним говорит последний[252]. Всякий осмеливается вести с ним речи, не считаясь со своим положением, и его [Алтунташа] не допустят до государя. А от меня-де, Алтунташа, не исходит ничего, кроме рабского послушания и покорности. Теперь, мол, я по высочайшему повелению уезжаю и весьма печалюсь и трепещу за эту великую державу, как подобает слугам и сочувствующим людям; и я-де не знаю, каково будет положение [в будущем].

Мне, слуге [государя], он поведал столько, и в этом ничего подозрительного не кажется. /88/ [Но, может быть], государь еще что-нибудь слышал? Он полностью рассказал мне что произошло и как его к тому понуждали. Я сказал: «Я, Бу Наср, ручаюсь, что от Алтунташа не исходит ничего, кроме правды и покорности». — «Если так, — ответил государь, — то надо залучить его сердце, нужно написать письмо с собственноручной моей припиской, что мы-де через Абдуса известили его о необходимости переговорить с ним кое о чем, а он ответил так, как ты слышал. Ежели эти слова не будут написаны, у него сохранится подозрение». Я сказал: «Пусть государь слуге [своему] скажет, что он считает целесообразным, дабы слуге [его] стало ясно и он понял, о чем должен писать». — «О благе государства, — ответил он, — о текущих делах и делах, нам предстоящих. Надобно написать то, что благоразумно и окончательно успокоит сердце Алтунташа, чтобы никаких подозрений не осталось». Итак, я приступил к работе, сказав: «Я понял, как надо написать послание. Кого бы высочайшее повеление наметило отвезти [его]?» [Государь] ответил: «Письмо нужно отдать его представителю двора, чтобы он отправился вместе с Абдусом». — «Слушаюсь» — промолвил я, — пошел и написал послание так, как следует ниже».

ПОСЛАНИЕ, НАПИСАННОЕ ХОРЕЗМШАХУ ОТ СУЛТАНА МАС'УДА ДА БУДЕТ ИМ ДОВОЛЕН АЛЛАХ![253]

«Во имя Аллаха, милостивого, милосердого! После вступления и благих пожеланий[254]. В сердце моем мы держим превосходительного хаджиба, дядю, хорезмшаха Алтунташа, в той же степени, как [держал] отец наш, покойный эмир, ибо с поры детства и до сего дня он относился к нам участливо и любезно, как отцы к сыновьям, потому что в то время, когда отец наш пожелал иметь наследника престола и он обратился к хаджибу и другим вельможам, тот самоотверженно встал на нашу сторону, дабы то высокое предназначение было осуществлено на наше имя. И еще потому, что когда завистники и недруги расхолодили к нам и ожесточили сердце [отца], и он сослал нас в Мультан и уже готов был переменить доброе мнение, которое у него было о нас, а халатом наследника престола удостоить другого человека, [превосходительный хаджиб] проявил [к нам] большую доброту и применил тонкие ухищрения, дабы дело наше не лишилось основы; он пользовался удобными случаями, хитрил, приобретал помощников для того, чтобы вызвать и вернуть нам благоволение государя. И тот отозвал нас из Мультана и снова отправил в Герат. /89/ А когда [отец наш] решил пойти на Рей, и мы состояли при нем, а хаджиб из Гурганджа[255] приехал в Гурган и пошла речь о разделе владений между нами, братьями, то он выказал к нам большое сочувствие и тайно передал сообщение, что в настоящее-де время никак нельзя вести переговоры, надобно, мол, покориться всему тому, что надумает и повелит государь; и мы приняли этот отеческий совет. Конец тому был таков, как он виден сейчас. Когда же отец наш скончался и брата нашего доставили в Газну, то письма, кои писал [превосходительный хаджиб], и советы, которые он давал, его стояние за нас и отход от [противников] были таковы, что могут быть написаны и сказаны только людьми сочувствующими, умными и истинными друзьями. Сейчас мне все это рассказали, и правда открылась. Можно понять, до какой степени [доходит] его непоколебимость в дружбе и покорности, и можно понять, до какой степени дойдет у нас, всегда испытывавших [его] единомыслие [с нами] и честность, непоколебимость в любезном обхождении [с ним], в препоручении ему областей, в повышении его сана и достоинства и в возвышении его сыновей, награждая их титулами и должностями. В ту пору, когда мы прибыли в Герат и позвали его, чтобы он повидался с нами и пожал плоды своих добрых деяний, он двинулся в путь еще до того, как до него дошло послание, и направился служить [нам].

Мы хотели повезти его с собой в Балх, во-первых, ради того, чтобы в государственных делах, нам предстоящих, обращаться к его просвещенному уму, поскольку тот оставался не занят, например, [по части] переписки с туркестанскими ханами, заключения соглашений