на код, на хриплый вопрос «Кто?» ответила: «Я вам только что звонила», – зашла в подъезд, поднялась на лифте. Ее уже дожидалась открытая дверь в общий коридор на три квартиры, и приоткрытая дверь в дом актрисы…

Она перешагнула порог, закрыла первую дверь, затем подошла ко второй двери.

– Это Юля, можно войти?

– Входите, девочка, – хрипло пригласил женский голос.

Гостья перешагнула второй порог. Из кухни на нее смотрела женщина в цветастом халате с сигаретой в зубах. Она стояла напротив света и казалась моложе своих лет из-за фигуры, в которой еще сохранились стать и даже формы. Но когда хозяйка, покачивая бедрами, двинулась вперед и вышла в освещенный электричеством коридор, Юля поняла, что перед ней очень пожилая женщина.

– А ты красотка, – усмехнулась Эльвира Марковна. – Значит, внучка Льва?

– Да, – ответила та. – Льва Семеновича. Дочь его старшей дочери.

– Да, припоминаю, что у него было две дочки. Ох уж мне этот Лев Семенович. Товарищ Соколовский. Идем на кухню, девочка, – она быстро перешла на ты. – Тапки вон, у тумбы. Чай будешь?

– С удовольствием. Я шоколадку купила.

Она переобулась, прошла на кухню, выложила две плитки шоколада.

– Ух какая ты умничка, – усмехнулась хозяйка.

Юля жадно всматривалась в нее. Все еще яркая, когда-то несомненно очень привлекательная, теперь эта женщина представляла собой кладбище былой красоты.

– Садись вон туда, в уголок. – Она ходила, и за ней всюду тянулся шлейфом сигаретный дым. – А то кухня маленькая. Чтобы я об тебя не спотыкалась.

– Как скажете.

Юля села на табуретку, сжала коленки и превратилась в беззащитную маленькую девочку, какую хотела в ней видеть хозяйка дома. Ох, и хитра была гостья! Хозяйка включила чайник и повернулась к девушке:

– Но я буду курить.

– Вы и сейчас курите.

– А я буду все время курить. – Она раздавила в пепельнице окурок. – Меня это спасает.

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь, – незло усмехнулась та. – Впрочем, окошко открыто.

– Я и сама курю, – призналась Юля. – Иногда. Так что все нормально. Правда.

Эльвира Марковна усмехнулась, достала из буфета и поставила на стол чашки. Несмотря на возраст, она двигалась все еще очень по-женски, естественно покачивая бедрами. В ней все еще оставалось что-то кошачье. Так бывает только с теми дамами, в которых когда-то бушевало очень много сексуальности и страсти.

Чайник закипел, хозяйка разлила кипяток по чашкам, поставила две коробочки с пакетиками: черного и зеленого. Юля взяла зеленый и опустила его в кипяток.

– Ну, девочка, рассказывай, – кивнула хозяйка.

– Вы знаете про медведя на одной ноге?

В больших темных глазах хозяйки дома пролетела насмешливая искра:

– Эту глупость? А при чем тут она?

– Но вы слышали про это?

– Про это весь город слышал. – Хозяйка затянулась сигаретой. – Но мне даже говорить об этом странно. Призрак в городе! Чушь какая! – усмехнулась она.

– Глупость, вы считаете? А вы думаете, я к вам просто так пришла?

– Не понимаю тебя, девочка. Хватит уже говорить загадками.

– Вы хотя бы знаете, кто стал первой жертвой медведя-призрака?

– Кто стал его первой жертвой?

– Ваш старый друг Федор Калявин.

– Что?! Федька?

Она замерла, и дым потек вверх по ее темным подведенным бровям.

– Вы действительно не знали?

– Нет.

– Могли бы хоть по телевизору посмотреть.

– Я ненавижу телевизор. Когда стану совсем старухой, вот тогда и упрусь в него. Но до этого еще далеко, – с вызовом бросила она.

– С этим не поспоришь, – польстила ей гостья.

– А с чего вы взяли, что Федя стал именно жертвой медведя?

– У него были вырваны кишки. Вырваны медвежьей лапой. На теле покойного найдена и медвежья шерсть.

– Бред какой-то…

– А знаете, кто стал второй жертвой медведя-призрака?

Хозяйка раздавила и этот бычок в пепельнице.

– Кто стал второй жертвой?

– Матвей Чепалов.

Тут Эльвира Марковна закашлялась.

– Что?! Матвей?!

– Странно, что вы это узнаете от меня, – покачала головой Юля. – Для всех эти смерти никак не связаны. Но не для меня. И не для моего дедушки – Льва Семеновича Соколовского. Он напуган.

Хозяйка, все еще приходя в себя от изумления, покачала головой.

– Боится, значит, старый хрыч? Немудрено.

– Как-то вы не очень дружелюбно о нем…

– А как заслужил, так и говорю.

– Тем не менее. Я узнала об этом случайно. Мне никто ничего не рассказывал. Но ходят слухи, что эти смерти связаны с каким-то темным прошлым трех друзей-охотников.

– Дождались-таки расплаты? – добавила вдруг Эльвира Марковна и засмеялась. – Комсючье проклятое. Партейцы-сволочи. Пустомели. Гореть им всем в аду.

– Почему вы так говорите?

– Потому что знаю больше тебя, девочка.

– Я в этом не сомневаюсь, но все же… Один из них мой дедушка…

– Да к черту твоего дедушку! – вдруг довольно резко бросила она.

– Мне сказали, что нынешний кошмар имеет свое начало в прошлом. В их прошлом: Калявина, Чепалова и Соколовского.

– А наши нынешние кошмары всегда имеют начало в прошлом. А у них, у этой тройки, было прошлое, и еще какое!

– Вы мне расскажете?

– А с какой стати?

– Просто. Мне же интересно.

– А мне безразлично, что тебе интересно.

– Я лично в чем-то виновата, что вы со мной так?

Кажется, этот вопрос растрогал хозяйку, но несильно.

– Мы все виноваты. – Даже ее лицо стало суровым. – Невиновных нет.

– А вот я за собой этой вины не чувствую, – совершенно честно призналась Юля Пчелкина, не имевшая ни малейшего отношения к роду Соколовских. – Как вы познакомились с дедушкой?

– С дедушкой! – елейным голосом передразнила ее Эльвира Марковна. – Сейчас расплачусь! – Она вытащила из пачки новую сигарету, щелкнула зажигалкой и закурила. – Мы с твоим дедушкой познакомились на премьере. Мы ставили «Трамвай «Желание». Я играла Стеллу. Хотела Бланш, но дали Стеллу. Для Бланш у меня была слишком роскошная фигура. Та должна быть посубтильнее. Отличная была постановка. Ну и втюрился же в меня твой дедушка, он тогда был одним их помощников мэра. Высокий, здоровенный. Властный. А мне уже было тридцать семь, я уже четырех мужей поменяла…

– Четырех мужей? – удивилась Юля.

– А что тут такого? Много?

– Да. Мне так кажется…

– Ах, тебе так кажется. – Эльвира Марковна сделала затяжку. – Милая девочка, жизнь – это книга. Огромная толстая книга! Роман твоей жизни. Твоего сердца. А мужчины – только страницы в нем. Перевернула одну, перевернула другую. Это и есть жизнь. Сколько тебе годков, девочка?

– Двадцать.

– А сколько было страничек? Ты – красотка. Так были странички?

– Были, – честно призналась Юля.

– И не одна страничка?

– Не одна.

– Вот видишь? Твой роман только еще начинается! Книга только в самом начале. И кажется, что так будет всегда. Так кажется лет до тридцати восьми,