Tertio, смерть Ожье. Пока он не называл ее убийством, хотя внутренне был уверен, что именно это слово подходило к гибели Ожье. Теодориус был с ним согласен. Старая Бригитта говорила о силе любви. Мнение старой колдуньи подтверждали слова Руфина о том, что его учителю приказали умереть. Он их выпалил, конечно, в запальчивости и отчаянии. Жаль, что ему так и не удалось узнать побольше от Руфина. Ученик теолога замкнулся и до отъезда так ничего и не рассказал. Единственное, что удалось вырвать Бернару, были туманные слова о том, что Ожье убила неведомая сила. «Сила, за владением которой он приехал», – задумчиво повторил слова Руфина Бернар. Он вспомнил свой разговор с Теодориусом. Тогда аптекарь сначала удивился. И правда, какую силу могли заключать в себе древние тонарии? Музыка вызывала бурю чувств, она могла восхищать, заставлять радоваться или печалиться, напоминала о силе Божеской и слабости человеческой, но какое заклятие в себе она могла содержать, да еще такое, способное лишить жизни человеческое существо? Потом на память пришли слова Теодориуса о древнем певце, способном повелевать людьми и животными, силе музыки которого не могли противиться даже ангелы. Недавний разговор с Клементом подтвердил рассказ Теодориуса.

Quarto, с одной стороны, аббат поддержал Бернара в его расследовании, но реакция других монахов напрягала и закономерно ставила вопрос неприятный, но закономерный: был ли убийца одним из них или у него были сообщники в монастыре. Ансельм, конечно, утверждал, что убийца – пришлый человек. В пользу этой гипотезы говорил тот факт, что привратника на воротах не было. Любой мог пробраться в монастырь, даже если ворота были заперты, но засов на маленькой дверце рядом с привратницкой задвинут не был. Тогда убийцей мог быть кто угодно, любой из прошлого Ожье. Только подумал о прошлом, в голове всплыла маленькая, но необычная деталь. На нее он обратил внимание, когда занимался омовением тела погибшего. Тонзура Ожье (выбритый круг на голове католических монахов. – Прим. автора) была свежевыбрита и отличалась от загоревшего лица и шеи молочной белизной. Хотя это вполне могло быть объяснено ношением головного убора, что в жарких странах было обычной предосторожностью, защитой от палящего солнца.

Бернар встал. Ноги затекли от непривычно долгого сидения. Он натянул на голову капюшон, затянул веревку на поясе и вышел во двор. На улице вздохнул полной грудью, разведя руки, и решил поразмяться. Вокруг царила обычная суета. Шум молотков и крики рабочих, суетящиеся вокруг базилики поденщики. Почувствовав себя лучше, вернулся в каморку и стал просматривать записи, после недолгого раздумья добавил «quinto».

Quinto, перед внутренним взором встали полные холодного гнева глаза Клемента. Инфирмариус мог поклясться всем, чем угодно, что хранитель библиотеки ненавидел теолога. Только откуда такая вражда? Если верить Иосифу, а в его осведомленности Бернар не сомневался, то Ожье и брат Клемент знали друг друга давно. Их связывала глубокая дружба, и не только. Какая кошка пробежала между бывшими друзьями молодости и любовниками? Следом шла целая вереница деталей мелких, но он привык и ими не пренебрегать. Правда, теперь логический ряд выстраивать не стал, а занес все, без разбора: и факт, что сам теолог не стал участвовать в диспуте, предоставив эту честь ученику; посещение им лазарета и попытка разговора с Одилоном, и еще одно… Но, как ни напрягался, вспомнить эту деталь не мог. Решил не напрягаться, само собой вернется. В этот момент в каморку зашел Мартин и вскрикнул от испуга, заметив Бернара.

– Не бойся, это я! – опешил санитарный брат.

– Извините, сам не понимаю, что на меня нашло.

– Бывает, – согласился инфирмариус, – ты что-то ищешь?

– Д-да, – почему-то задрожал Мартин, и капельки пота выступили на лбу.

– Ты болен? – заботливо спросил Бернар.

– Н-нет, простите меня, но мне надо идти, приор потребовал свою мазь, а я никак не могу ее найти.

– Ты же знаешь, она всегда в лазарете на полке рядом со снадобьями от подагры, – удивился Бернар. Приора мучили боли в коленях, и раз в неделю Бернар готовил ему сложную смесь из трав и масел.

– О, глупец! Как я мог забыть, – простонал Мартин и, развернувшись, выскочил из каморки.

Бернар с удивлением покачал головой. Мартин в последнее время изменился. Все чаще застывал, путал рецепты, подпрыгивал от испуга, если кто-то подходил сзади. Только вчера Бернару пришлось вылить приготовленный учеником настой. К привычному вкусу примешивалась странная горечь. Выздоровлением больных Бернар решил не рисковать и не без сожаления вылил темную жидкость. Позавчера застал Мартина с братом Иосифом, и его ученик что-то рассказывал брату со слезами на глазах. Хромоножка успокаивающе гладил Мартина по руке. Бернар дал себе слово расспросить брата Иосифа, о чем они говорили и что происходит с его учеником.

* * *

– Почему тебя интересуют работы Эдуарда де Вельтэна?

Настя захлопала глазами. К подобному вопросу Тристана Готье готова она не была.

– Зайдем ко мне? – предложил руководитель проекта.

Удивленная Настя лихорадочно соображала, какую версию выдать на этот раз. Выкладывать карты на стол или нет? И откуда ему известно? Сережка проболтался? Воскобойникова она ввела в курс дела, рассудив, что во всей этой истории он был человеком посторонним и никакого вреда принести не сможет. Да и потом, нужно было как-то объяснить ее отлучки. Правда, во все детали не посвятила. Рассказала всего лишь, что Магнус был другом Бодлера, и тот попросил ее, Настю, узнать некоторые обстоятельства и потеснее познакомиться с Никой и ее кругом. Сережка было возмутился, но комментировать не стал, воздержался. В Гарике он сразу почувствовал соперника и, как человек логический и разумный, полагал, что к развенчанию Арутюняна в Настиных глазах нужно было подходить осторожно. Вспомнил наставления деда: «У любой влюбленной бабы на глазах розовые очки, попытаешься снять – станешь врагом, подожди, пока сами свалятся…»

Настя тем временем послушно следовала за Тристаном, сожалея, что ни одна мудрая идея в голову не приходила.

– Почему вы об этом спрашиваете? – вопросом на вопрос ответила она, заходя в кабинет, и как вкопанная остановилась на пороге. Прямо по курсу в кресле рядом с бюро Тристана сидел сухощавый мужчина с матовой кожей и ежиком цвета воронова крыла волос. Мужчину она знала под именем Вальтера Дальса, и только сегодня утром Настя просила Старицкого устроить встречу с ним. Зверь, похоже, бежал на ловца. Правда, излишней самонадеянностью Столетова не отличалась и сразу себя поправила, что было совершенно неизвестно, кто в данной истории был зверем, а кто ловцом. Вальтер Дильс абсолютно не выглядел на указанные в Википедии 55 лет, его раскосые серые глаза смотрели оценивающе, одет он был просто и элегантно. Настя, поднаторевшая в парижских бутиках, оценила эту элегантность эдак минимум в 5 тысяч евро, если не считать часов на запястье. Определять их цену она не решилась.

– Анастасия Столетова, Вальтер Дильс, – представил Тристан присутствующих. Причем комментариями утруждать себя не стал.