Жизнь на дрейфующем «Ямале» была заполнена неустанной разнообразной работой, не оставлявшей времени для уныния или паники. Больше всего усилий требовала борьба со сжатиями. Вдруг раздавался сигнал: «К авралу!» — и команда выбегала наверх. Из мрака полярной ночи доносился зловещий скрип. Он нарастал, делался резче, пронзительнее. Тишина. И снова скрежет. Все ближе, громче! При свете прожекторов видно, как ледяные валы подползают к судну.

Применялась активная оборона. Это означало, что моряки с аммоналом спускались на лед. Они старались добраться взрывом до воды. Гидравлический удар распространяется на значительной площади, взбаламученная взрывом вода ломает и крошит лед, распирает его снизу.

Пробить ломами многолетний лед нелегко, поэтому вначале закладывали небольшой заряд в трещину, проходившую поблизости, затем, выбрав из нее обломки льда, опускали туда основной заряд, весом в несколько десятков килограммов.

Бикфордов шнур горел минуты полторы, подрывники успевали за это время отбежать к кораблю.

Раздавался грохот. Льдины давали трещины. Обломки образовывали своеобразную пружинящую подушку, которая смягчала давление льдов на корабль.

На такие вылазки Сабиров всегда отправлялся с пустыми бутылками и мотком троса. Он добровольно взял на себя обязанности гидролога.

Льды несли «Ямал» по краю «белого пятна». Когда-то в этих же местах побывал Текльтон, но научные результаты его экспедиции были ничтожны. Надо было использовать для науки вынужденный дрейф «Ямала».

Пробы воды с различных горизонтов сохраняются обычно в специальных бутылках. Под рукой у Сабирова такой посуды, понятно, не было. Приходилось изворачиваться. Тайком от кока он опустошил буфет.

Какой-нибудь надменный ученый в мантии и шапочке, возможно, ужаснулся бы, увидев, что морская вода, взятая для научных исследований, разлита в склянки из-под лекарств, в узкогорлые флаконы неизвестного происхождения и даже в темные бутылки из-под пива.

Впрочем, каждую взятую пробу Сабиров тщательно закупоривал и заливал парафином. Этикетки были смыты с бутылок, вместо них выведены белилами порядковые номера.

Едва пробивали первым взрывом дыру во льду, как Сабиров поспешно разматывал трос, на конце которого закреплен был самодельный батометр. Надо было успеть взять пробу в течение того времени, пока подготовят второй, основной, заряд аммонала.

Восточно-Сибирское море — самое мелкое из всех советских арктических морей. Второй помощник имел возможность обходиться без лебедки.

«Вот оно, наше Восточно-Сибирское море! — с гордостью говорил он товарищам, указывая на множество разнокалиберных бутылок, уставленных на полочках над его койкой. — Всё здесь, в моей каюте! Расфасовано, расписано, занумеровано…»

Второму помощнику не удалось доставить свое «расфасованное море» на материк. Весной в район дрейфа примчался циклон.

Не раз трепали Сабирова жестокие штормы в Северной Атлантике, довелось побывать и в центре тайфуна в Японском море, но страшнее всего показался ему циклон в Арктике. «Ямал» был раздавлен льдами и пошел ко дну.

При поспешной эвакуации на лед Сабиров успел захватить с собой только три флакона, оставленных с вечера в коридоре. Он пытался взять еще несколько, но тщетно. Дверь в каюту была завалена и зажата сломавшимися переборками. Товарищи едва вытащили его самого из коридора под руки.

Вывезенный на материк, второй помощник долго отлеживался в госпитале. Только в середине зимы он отнес доставленные им склянки в лабораторию. По счастью, это были последние пробы, взятые в высоких широтах, в районе «белого пятна», где батометр доставал до дна.

Сабиров никогда ничего не слыхал о Земле Ветлугина. Лишь в санатории на Южном берегу Крыма попались ему в руки газеты, оживленно обсуждавшие эту волнующую загадку Арктики. Но и тогда второй помощник не думал, что три спасенные склянки примут участие в споре.

Между тем в них заключался самый убедительный, самый неоспоримый довод!

Дело в том, что часто с водой захватывалось со дна и немного грунта. В двух склянках грунт был обычный, морской, каким ему и положено быть. Зато в последней, третьей склянке неожиданно обнаружили примесь мелкозернистого гравия.

— Гравий? Неужели? — Мы с Андреем в волнении выскочили из-за стола.

Каждый моряк знает, что на далеком расстоянии от берега морское дно устлано илом и нежнейшим бархатистым песком. Гравий же попадается в открытом море лишь на подходах к островам или к мелководью. Вода размывает берег, подтачивает его и волочит свои трофеи по дну, унося их иногда на десятки километров от места размыва.

След к Земле Ветлугина, таким образом, проходил не только по льду (медвежонок), не только по воздуху (птицы), но и подо льдом, в воде (гравий в морском грунте).

Да, в недобрый час решился зубрила с первой парты на школярскую выходку: «списал» у нас с Андреем, или, деликатнее выражаясь, воспользовался собранными нами научными материалами.

Когда Сабиров бросил на весы спора щепоть гравия, поднятого им со дна Восточно-Сибирского моря, замешательство, почти паника, возникло в лагере наших противников. Довод был уж очень веским, хотя в нем не было, вероятно, и десяти — двенадцати миллиграммов.

Глава пятая

УХОД ВЕСЬЁГОНСКА

Именно во время паузы в споре, которая, быть может, выглядела лишь как затишье перед порывом бури, мы получили письмо от Лизы.

В нем не было ничего о гравии или о перелетных птицах, но оно имело отношение к Земле Ветлугина.

Странно выглядел обратный адрес: «Подмосковная Атлантида». Это была, конечно, шутка в обычном стиле Лизы.

Она писала всего лишь из Весьёгонска.

Так вот, стало быть, о какой новостройке шла речь! Лиза работала на сооружении гидроузла и Рыбинского водохранилища! Впрочем, уважительно называла водохранилище морем.

«Я расскажу вам об удивительном путешествии, во время которого не я приближалась к морю, а оно приближалось ко мне, — писала наша подружка. — В системе водохранилищ канала Москва — Волга Рыбинское самое большое. Расположено оно в междуречье Мологи и Шексны. Сейчас мы объединили эти реки.

Учтите, что на территории «Подмосковной Атлантиды» жило двести тысяч человек, располагались сотни сел и три города: Молога, Пошехонье и Весьёгонск.

Официальное наименование нашей группы: «Отдел подготовки зон затопления». Здесь работают представители различных профессий: гидротехники, землеустроители, агромелиораторы и мы, инженеры-строители. Ведь подготовка к затоплению и само затопление — сложный комплекс самых разнообразных мероприятий.

Достаточно сказать, что в какой-нибудь месяц нам пришлось переселить более тридцати тысяч крестьянских хозяйств!

Поглядели бы вы на Мологу и Шексну в те дни! Тесно было от плотов. Села одно за другим проплывали вниз, уступая место морю.

Думаете, мы оставляли хоть что-нибудь на том месте, где стояли села? Что вы! Снимали и увозили постройки, разравнивали бугры, убирали дно под метелочку. Новенькое море должно было быть чистым и прозрачным, как хрустальный стакан!

В двух местах только