Не слушая его, директор передал тигренка дворнику. Принимая Мура в руки, тот распрямился, мгновенно напружинил мышцы и из дворника стал атлетом.

– Наташа где? Где ветеринар? – сердито спросил бывший Робинзон.

– Так у тюленей же она! – растерялся атлет.

– И какого, хочу спросить, тюленя, она сразу его не осмотрела? Чего вы поперли его в клетке на берег? Мне платочком махать?!

Пытаясь вспомнить, почему они не показали тигренка ветеринару и зачем потащили, атлет озадаченно застыл. Челюсть у него отвисла, и из силача он мгновенно стал стопроцентным дворником.

– Так это ж… Вознаграждение! – произнес он наконец.

– Быстро к Наташе! Бегом! – сухо велел Михаил Николаевич, и атлет-дворник, прижимая к груди тигренка, помчался к видневшемуся вдали куполу шапито.

Директор вернулся к лодке, возле которой уже суетились клоуны. То есть суетиться-то они суетились, но работа почему-то стояла на месте. Каждый клоун пытался взять легонькие весла, и ни один не хотел брать тяжелые баллоны. И по тому, как настойчиво клоуны спихивали друг другу баллоны и какие жесты делали при этом руками, становилось ясно, что чувство юмора у них все же присутствует.

Когда рядом с ними вырос раздраженный руководитель, клоуны мигом поделили баллоны, подхватили лодочку и бодро понесли ее к шапито. Директор шагал за ними с подводным ружьем в руках.

Федор, опомнившись, догнал его и запрыгал рядом, хватая Михаила Николаевича за рукав гидрокостюма, как до этого хватал папу Гаврилова. До Гавриловых долетали отдельные его реплики:

– Четверо суток в пути… не спал… прилагал все усилия…

Михаил Николаевич остановился. Художник тоже радостно остановился, но тут директор вскинул подводное ружье и наконечником стрелы ткнул Федора в живот.

– Руки вверх! – скомандовал он.

Федор с готовностью задрал руки, одновременно проверяя взглядом, натянута ли резинка подводного ружья.

– Ты у меня сейчас в полицию отправишься! Сядешь за кражу и за жестокое обращение с животными! Тебе все понятно? – прорычал директор.

Федор, убедившийся уже, что резинка не натянута и ружье не выстрелит, закивал, охотно соглашаясь идти в полицию и даже показывая всем своим видом, что провожать его не надо, поскольку он сам прекрасно знает дорогу.

– А вознаграждение? – спросил он заискивающе.

– А вознаграждение получат они! – крикнул директор и ружьем показал на папу Гаврилова.

Федор ощерился, как хорек.

– А им за что?! – возмутился он. – Я искал! На велосипеде гнал! Ноги от педалей болят!

– А им за все хорошее! За тигренка и за спасение моей жизни! – сказал бывший Робинзон и, как прежде безнадежно искал в гидрокостюме визитку, теперь попытался найти бумажник.

– Нет-нет! – смутился папа Гаврилов. – Мы, в общем-то, награды не хотим! У нас все есть!

– То есть мы, конечно, только так говорим, что мы ее не хотим и у нас все есть!.. У некоторых тут нет айфонов, у некоторых чего-то другого! – торопливо поправил Петя.

– Бегемофов! – подсказала Рита.

– Да. Бегемотов вот тоже нету у гражданки! – согласился Петя.

Директор задумался, глядя на папу Гаврилова. Известие, что они не хотят брать деньги, его как будто даже обрадовало. Но в то же время и без награды он оставлять Гавриловых не хотел.

– У вас же машина, наверное, есть? – внезапно спросил он.

– Да, – отозвался папа. – Стоит в степи без бензина. Ну, во всяком случае, стояла.

– Вот и отлично! Хотите к своей машине дом-прицеп? Не новый, но хороший. У нас есть лишний. Сможете куда-нибудь выезжать с детьми и жить в доме-прицепе!

Папа посмотрел на маму. Мама закивала.

– Да! – согласился папа. – Прицеп мы хотим.

– Дом-прицеп! – поправил директор.

– И дом хотим! – скромно подтвердил папа.

Михаил Николаевич с облегчением кивнул:

– Прекрасно! Тогда я сейчас отправлю кого-нибудь довезти вас до машины! Он отгонит прицеп и заодно прихватит канистру с бензином… Ну и, конечно, как только Мур выздоровеет, приходите к нам в цирк! С билетами проблем не возникнет, и мы сделаем вам отличное общее фото с Муром на память!

Май пролетел как одно счастливое мгновение. Вначале были праздники, из которых самый запоминающийся, конечно, День Победы. 9 Мая все пошли на городскую площадь. Вначале долго тянулись колонны сотрудников Горгаза, нянечек из санаториев и работников почты, потом прошел в полном составе театр на ходулях, одетый в военные гимнастерки. Гавриловы стояли в толпе и размахивали кто флажком, а кто сахарной ватой на палочке. Посреди площади стояли гаубицы, привезенные из ближайшей военной части. На них разрешали даже залезать. Саша вскарабкался на самую большую гаубицу, а потом подозрительно быстро слез с нее и за рукав утащил папу в сторону. – Карандаш! – прошептал он.

– Что «карандаш»?

– Я уронил ей в ствол карандаш! Гаубица теперь взорвется, когда будет стрелять, да?

– Нет, – сказал папа, успокаивая его. – Не взорвется!

– Просто во врага выстрелят моим карандашом?

– Ну да, – кивнул папа.

Потом промелькнули еще двадцать дней мая, когда Петя ходил озабоченный и, закрывшись в доме-прицепе, который нравился ему больше собственной комнаты, проходил варианты ЕГЭ.

Ближе к концу месяца пришла открытка от Федора. Художник просил прощения и сообщал, что он в Ялте. Живет в строительном вагончике. Рисует на набережной портреты-пятиминутки, а еще учит желающих растягивать позвоночник и полоскать нос морской водой.

И вот наконец наступило 31 мая. Еще с десяти вечера девочки таинственно переглядывались и кому-то звонили, а ровно в 23.59 Алена и Катя выскочили во двор.

– Ура! Лето! – закричали они.

Рядом с ними стояла Вика, но не кричала, не желая позориться. Притворялась, что это не ее сестры, она с этими девушками не знакома, а просто случайно проходила мимо.