– Я должен увидеть его, чтобы понять: стоит ли с нимсвязываться, надежный ли он человек. Ведь если дело провалится, я могу всеголишиться, да еще под трибунал угодить, а по законам военного времени разговорсо мной будет короткий: за пособничество врагу расстрел! – объяснял Ждановский.– Вдобавок мне нужно точно знать, сколько комплектов одежды следует раздобыть.Вы этого не знаете? Ну вот видите…

Легче сказать, чем сделать – свести Ждановского с Андреасом.

Марина сама себе диву давалась: как же она не подумала освязи на случай необходимости! Она прибегала на кладбище ближе к полуночи вотуже которую ночь, но напрасно. Затем решилась – и прогулялась вдоль казарм, гдедержали пленных. Только ни одного австрийца не увидела: то ли их увезли наработы, то ли загнали в бараки. Марина добилась лишь того, что на нее началподозрительно поглядывать часовой.

Она совсем измучилась ожиданием, когда ее наконец-тоосенило: связь с Андреасом можно установить через Мартина, красивого скрипачаиз «Чашки чая»! Во всяком случае, надо попытаться. Но как? Не может же онапросто так прийти в кафе и заговорить с пленным музыкантом. И себе повредит, иему – она все же ссыльная! Мартину следовало незаметно передать записку, асделать это можно, сообразила Марина, только с помощью одного человека –Грушеньки.

С тех пор как Марина опрометью сбежала из «Чашки чая»,прошло уже несколько дней. Наверное, Грушенька тогда обиделась на нее… Правдусказать, чувства какой-то глупенькой богатенькой барышни мало волновали Марину.Она не ощущала ни малейшего неудобства ни тогда, когда сбежала из-за стола,даже не попытавшись заплатить за пирожные, ни сейчас, отправившись к Васильевымпотому, что ей срочно понадобилась помощь Грушеньки.

Так вышло, что она оказалась у Васильевых в обеденное времяи была немедленно усажена за стол. Разумеется, не стала чиниться, тем паче чтов доме пахло мясом, а не осточертевшей рыбой.

– Как знали, что вы придете, Марина Игнатьевна, – говорилВасильев, – хозяйка предлагала куриную лапшу сварить, а я говорю: пожарьбаранины. Как чувствовал! Вы же курицу не любите, так?

Куриную лапшу Марина не просто не любила – ненавидела. Этобыло любимое блюдо Игнатия Тихоновича Аверьянова, и в свое время Марина лапшистолько съела, что иногда чудилось – она из ушей полезет. А вот австралийскаябаранина, которой почему-то на Дальнем Востоке было очень много, пришлась ей повкусу.

Васильев сел за стол, захватив свернутую газету –«Приамурские ведомости», и Марина почему-то вспомнила своего двоюродногодядюшку Константина Анатольевича Русанова, который был великим любителем газет,читал их беспрестанно, с утра до вечера, всю житейскую мудрость в них черпал,ну и за стол, конечно, всегда брал с собой газету. Воспоминание о Русановевызвало воспоминание о его дочери, а это Марининому аппетиту, конечно, неспособствовало.

Она положила вилку, сделав вид, что наелась, а Васильев,такое ощущение, только того и ждал: схватился за свою газетку.

– Вы только послушайте, Марина Игнатьевна, что германецтворит! – воскликнул он, тыча пальцем в какую-то статью, и у его жены и дочеримигом сделались унылые лица: видимо, статья эта за нынешний день порядкомнавязла им в зубах – не хуже австралийской баранины, которая для Марининыхдавно не леченных зубов оказалась жестковата.

Не обращая ни на кого внимания, Васильев развернул газетку иначал читать:

– «Перепечатано из немецкой газеты «Силезише цайтунг»:обращение германских властей к русскому Генеральному штабу и властямПриамурского края. «Уже больше года германские морские офицеры и матросы,попавшие в плен к русским, обречены сносить крайне недостойное обхождение. Кним относятся не как к морякам, которые исполняли свой долг, а как кобыкновенным преступникам. Причиной этого является дружеский совет Англии,убедившей Россию, что эти немцы не обычные моряки, а морские разбойники,заслуживающие соответствующего отношения. Так как все дипломатическиепереговоры оказались бесплодными и русский Генеральный штаб категорическиотрицает вышеуказанные вполне достоверные факты, то германские военные властисчитают себя вынужденными перейти к крайним мерам, чтобы облегчить участь своихвоеннопленных. Русские моряки, офицеры и матросы, будут переведены вдисциплинарный лагерь, где они будут поставлены в те же условия, какиеприходится переносить нашим морякам в России. Эта мера будет применяться до техпор, пока русское правительство не перестанет смотреть на пленных моряков какна преступников, а не как на солдат, верных своему долгу перед Отечеством».

А?! – вскричал Васильев, отрываясь от газеты и гневноуставляясь на Марину. – Подлецы, верно? Сущие подлецы! А знаете, в какие ониусловия наших матросов там поставили? Три четверти фунта хлеба в день [3] – ибольше ничего! А здесь матросы получают два фунта хлеба в день, да еще ипокупать в лавках и на базарах могут все, что пожелают. Деньги, которые изГермании и Австрии сюда шлют, им немедля передают, так же как и посылки, анашим, по постановлению германского военного министерства, на три месяцанарочно задерживают. Чтение или игры на воздухе запрещаются, прогулка – полчасав день в простенке между бараками, длиной не более пятнадцати шагов. Курить разрешенотолько во время этой прогулки. Спать им предписано на кроватях или нарах, номатрасы, подушки, одеяла, простыни, полотенца они должны сами себе покупать.Пленные-то, которым денег не дают! Немудрено, что некоторые не выдерживают икончать с собой пытаются. А один матрос вовсе с ума сошел. Ну и как вам этонравится?

На счастье, подали чай с вишневым вареньем, и Васильев отМарины отстал.

Марина нервно возила ложечкой в розетке. Не понравилось ейсовпадение: пришла, понимаете ли, к Грушеньке просить помощи для пленных, а ееобезумевший от патриотизма папаша занялся политической пропагандой. Ещенастроит дочку на свой пылкий и яростный лад…

Впрочем, глянув на Грушеньку, Марина не обнаружила в ее лицени пылкости, ни ярости, а только смущение и страх. И догадалась об их причине:Василий-то Васильевич, пожалуй, не имеет ни малейшего представления о том, чтоего доченька во всякое свободное время бежит в «Чашку чая», любуется тамавстрийскими музыкантами, наслаждается их игрой, а с одним красавчиком дажетанцует непристойный танец… Странно, что никто не донес о сем папеньке, небосьон так отделал бы доченьку, что она и дорогу в «Чашку» забыла бы. И не то чтотанцевать – ходить долго не могла бы!