– Всегда готов, а сам не обнимает, – буркнула Лала с полушутливым упрёком. – А я ведь видела сейчас, как мясо кушают.

– Да что ж ты ненасытная такая, – ласково пожурил её он, тут же притянув к себе. – Это кошмар какой-то.

– А сам-то рад без памяти, – разулыбалась Лала. – Нежностью нельзя насытиться, Рун. Счастьем нельзя насытиться. Знаешь, я раньше не любила свою природу. А теперь люблю, – призналась она доверчиво. – Быть феей объятий… очень приятно. Когда есть милый кавалер. Кто рад всегда согреть. Оказывается, я была глупенькой, что думала о своей природе плохо. Это большой дар.

– Вот вернёшься ты домой, а я останусь здесь. И что ты будешь думать тогда? – с сожалением молвил Рун.

– Действительно, – чуть опечалилась Лала. – Всё же она жестокая. Так много дарит, но и отнимает немало. Нельзя сближаться столь сильно с тем, кто не будущий супруг. А она заставляет.

– Или проклятье заставляет, – вставил своё слово Рун.

– Всё время забываю, что тут проклятье всему виной, – вздохнула Лала. – Даже и не пойму тогда, что добрее, оно или моя природа. Или всё вместе смесь алхимическая взрывоопасная выходит.

– Или это я такой раскрасавец, что ни одной фее не устоять, – похвалился Рун с нарочитой горделивостью.

– Всё может быть, – рассмеялась Лала.

Они замолчали, просто наслаждаясь тем, что вместе. Когда обнимаешь фею, которая ещё и самая дорогая тебе девушка на свете, время словно летит и вместе с тем останавливается. Не считаешь секунды, не замечаешь минут. В груди праздник, сердцу горячо, ум взволнован, очи наслаждаются дивным зрелищем девичьей красы. Ощущаешь телом её тепло, и душой её нежность. Трудно отпустить, трудно оторвать взгляд, столько уж раз обнимал, столько раз любовался. И лишь всё сильнее хочется, и лишь всё роднее становится. И хочется, чтобы это длилось, и длилось, и не заканчивалось никогда. И понимаешь, что она радуется, чувствуя, сколь дорога тебе, начиная сиять всё сильнее и всё ярче. Лучится невинным счастьем, какое наверное бывает лишь у фей. И от этого и сам, будто заражаясь от неё, ощущаешь себя упоительно счастливым. Рун словно очнулся, когда в дверь вдруг постучали. Лала посмотрела на него любяще, и лукаво, и чуточку с иронией весёлой, словно подтрунивая. Но очень довольная.

– Несу ужин! – раздался снаружи знакомый девичий голосок.

– На ножках держишься? – осведомился Рун заботливо.

– Не твёрдо, но держусь, суженый мой, – озорно подтвердила Лала, буравя его очаровательными глазками.

Он аккуратно отпустил её. Отпер дверь, открыл. В коридоре стояла Вая с подносом. Рун отступил в сторону, пропуская её.

– Ох, Нур, что я тебе расскажу, слышал новость? Чудо у нас произошло! В городе, – поспешила сообщить девушка ещё с порога. Направилась к столу.

– Чудо? – озадачился Рун. – Что за чудо?

– Жена гончара совсем хворая была, уже вставать перестала, и кушать, два дня как ни крошки, только воду изредка пила. Исхудала как смерть, одни кости, – Вая поставила поднос на стол, принялась выставлять снедь. – Ждали, вот-вот помрёт, гончар уж и горб купил заранее. Со скидкой предложили. А тут прибегает их сынок-малыш, сжимая чудной цветок в ручке, и говорит: «мамочка, я тебя сейчас вылечу». Отрывает лепесток у цветка, произносит: «хочу, чтобы мама была здорова». И раз, она тут же и поднялась здоровёхонька! Да не просто здоровёхонька, а словно расцвела, телеса восполнились, округлились, волосы пышные стали и как будто ярче цветом, и раскудрявились. Прямо красавица! Соседки теперь ей завидуют, что она так похорошела.

– Да быть такого не может, – искренне засомневался Рун.

Лала воззрилась на него с удивлением и лишь покачала головой, улыбнувшись.

Это точно, Нур, – уверенно заявила Вая, забирая пустой поднос со стола. – Все сейчас судачат у нас об этом. Чудо великое! Это ещё не всё. Стали расспрашивать мальца, а он цветок показывает, мол, ведун местный, что мать лечил, про сей цветок ему поведал и научил где искать. Что цветок этот может исполнить заветное желание. А цветок необычный. У него четыре лепестка, каждый своего цвета. Оторвёшь белый, можно исцелить, оторвёшь жёлтый – загадывай злато, голубой оторвёшь – удачу обретёшь, а чёрный для наказания врагов используй. Вот.

– Ого! – только и смог вымолвить Рун, словно слегка ошеломлённый.

– Но и это ещё не всё, Нур, – со значимостью продолжила Вая. – Побежали к ведуну, узнать, что за цветок такой и как его правильно искать. А он сам изумлён, аж глаза на лоб, говорит, нету такого цветка, выдумал я его, дабы мальца отвлечь, чтобы не горевал и не плакал подле матери в дни её последние, а надеждой жил, цветок разыскивая.

– Ничего себе! – глубоко впечатлился Рун, а затем на его лице проступила тень недоверия. – Да правда ли это? А то может выдумал кто.

– Всё правда, – горячо заверила Вая. – Я это узнала от того, кто говорил с тем, кто расспрашивал того, кто сам у гончара в доме был. Вот теперь у гончара проблема, что делать с гробом. Гробовщик назад только за пол цены согласен взять. Завтра обязательно сама схожу к дому гончара. Папенька поди отпустит на пол часика. Хочешь, потом расскажу, что вызнала?

– Конечно, – кивнул Рун.

– А народ-то кинулся на луг, где цветок нашли. Тоже ищут. Некоторые взяли факелы, свечи, фонари. Чтобы и в ночи искать, – выдала заключительную порцию местных слухов Вая, направляясь к двери. Остановилась на пороге. – Эх, мне бы туда. Да девице нельзя так поздно одной. И работа. Брат мой завтра хочет сходить. Только вышарят всё до завтра-то. Или вытопчут. Ну, приятного аппетита, Нур, до свидания. Посуду отнести папе, как покушаешь, хорошо? Или могу попозже за ней придти.

– Я отнесу, – пообещал Рун. – До свидания.

Вая вышла, и он затворил за ней дверь. Запер засов понадёжнее. Вернулся к Лале. Она сидела за столом, изучая яства с довольным личиком. Пред ней стояла большая тарелка с омлетом, ломоть хлеба, кусок пирога с клюквой, кусок сыра, кружка молока, плошечка с мёдом, яблоко, огурец, лук.

– Надо же, расщедрился господин Уго. Не жадный, – порадовался Рун. – Сработал твой цветок, Лала. Здорово, правда?

– Я и не сомневалась нисколечко, что сработает, – ответствовала она, а затем посмотрела на него с весёлым очаровательным недоумением. – Ну ты и врунишка, мой дорогой! Ведь всё безупречно! Удивлялся, поражался, сомнения выказывал. Ты меня немножко пугаешь, милый. Зачем ты это всё делал?

– Просто беседу поддерживал, – пожал плечами Рун. – Чему тут пугаться, даже и не пойму. Я же тебе говорил, это само приходит, когда ты всегда один. Когда все от тебя отвернулись, ты тоже отворачиваешься