у тебя всё же опять не выйдет. С платьем. И мне придётся с закрытыми глазами обнимать. Вот это тоже очень волнует. Хоть по твоим словам и нету шансов сегодня, а всё равно волнует. Знаешь, Лала, если подумать, это ведь пожалуй одно из самых дорогих моих воспоминаний. О нас. Тот случай с переодеваньем, когда пришлось обниматься.

– Почему тот, Рун? – спросила Лала не без доли доброго недоумения. – Разве мало меж нами произошло гораздо более волшебных моментов? В которые мне не было так стыдно. Помнишь, как мы справляли помолвку, и ты разрешил мне колдовать. Как было красиво и чудесно. Или день клятв. Или на озерце. Столько там произошло всего. Как нам русалочки пели свадебные песенки, ты меня на ручках носил, купались, вечерами чудеса творила каждый денёчек. Как обнимались от дождя.

– Обнимались от дождя, – разулыбался Рун. – Да уж. Звучит безумно, как будто. Но ведь было. Озеро… хотел бы я туда снова. Те моменты тоже прекрасны. Но и этот, с объятьями без всего, очень значим для меня. Как мы сближаемся, Лала? Я имею в виду люди. Сближаемся, когда делим вместе сложные мгновенья жизни. Ты была мне в те минуты близка, как никто никогда. И телом и душой. Я был тот, кто тебе нужен, кто мог тебе помочь. Тебе было неловко, ты переживала. Но ты была со мной. Ты мне доверила себя. Всю. Впервые кто-то уверовал в меня, что я… не обижу. Без всякой на то причины, просто взял и уверовал. Ты не представляешь, что я чувствовал тогда. Не потому, что ты без ничего. Не только потому. Я тогда почувствовал… что более не один. Такое не забудешь.

– Действительно, – мягко проговорила Лала. – Пускай, Рун, это теперь будет и моим тёплым воспоминанием. Оно и правда очень хорошее. Хотя и немножко стыдное.

– Лала, можно спросить?

– Да, милый Рун.

– Ты лишь не подумай дурного, я точно не повернусь ни за что. Клянусь, – твёрдо пообещал он. – Даже не сомневайся. Но если бы вдруг взял и повернулся. Как бы ты меня прокляла? Насколько сурово?

– Ох, Рун, ну что ты, – с нежностью очень по-доброму молвила Лала. – Я тебя не смогу проклясть. Уже нет. Я бы расстроилась. Переживала. Плакала. Мне бы было очень больно. Но я бы тебе ничего не сделала. Нет сил и желания проклинать того, кто дорог. Даже когда он причиняет тебе боль.

На последних словах её голосок зазвучал грустными нотками.

– Я просто спросил, Лала, – различив эти интонации, поспешил объяснить Рун. – Я ни за что тебя не обижу!

– Я знаю, любимый. Я верю тебе. Всем сердечком. Верь и ты мне.

– Я верю.

– Хорошо, – сказала Лала приязненно, и доверчиво, и светлых чувств исполнено. И уже без всякой грусти.

Рун вдруг почувствовал, что она подошла к нему и стоит прямо за спиной.

– Котик, только не поворачивайся, ладно?

– Да, – кивнул он.

– Встань, пожалуйста.

Рун встал.

– Закрой глаза.

– Закрыл.

– А теперь повернись и обними меня, – попросила она тихо.

– Ох, Лала, – только и смог произнести Рун. Он медленно развернулся, ощущая напряжённый стук своего сердца, почувствовал, как она прильнула к его груди, и обхватил её руками. – Неужто магия закончилась?

На его физиономии отражалось ошеломлённое удивление.

– Нет, – поведала Лала любяще. – Просто захотелось. Пускай у нас будет ещё одно согревающее воспоминание. В тот раз я к тебе за магией шла обниматься. Теперь за тем, что ты мне дорог. Так лучше, правда?

– Да, ласточка моя.

– Ты счастлив?

– Очень.

– Я тоже, любимый. Как славно. Так тепло.

– Вот теперь у меня в ногах слабость, – признался Рун.

– Только не упади, львёнок. Я тебя не удержу.

– Не, не упаду, – заверил он. А потом вдруг добавил с надеждой, почти взмолившись. – Лала, можно так хоть минутку постоять?

– Да сколько хочешь, Рун, – ласково ответила Лала.

Она вдруг пошатнулась.

– О боже! Рун, держи меня.

– Держу, держу, милая, не бойся, – с нежностью проговорил он.

***

– Надо бы пойти поужинать, – заметил Рун.

– Ещё чуточку, заинька, – ласково попросила Лала.

– Боюсь, голодными останемся, любовь моя, – посетовал он. – Это не лес, где развёл костёр и готовь даже во тьме. Я никогда в харчевнях не был, понятия не имею, какие в них порядки, но сомневаюсь, что тут кормят и когда все порядочные люди уже спят.

– Минуточку лишь, – ещё более ласково стала упрашивать Лала.

– Ох, милая, – улыбнулся Рун. – Что у нас за отношения. Я налюбоваться не могу, ты наобниматься. А у тебя всё щёчки алые?

– Не смейся надо мной, котик, мне итак стыдно, – смущённо укорила его она.

– Я не смеюсь. Просто счастлив, – объяснил он по-доброму. – Я только не пойму, чего на тебя вдруг накатил стыд. Тогда в лесу вроде не переживала так. И сегодня сперва. И тут раз… и заалела.

– Я не знаю, зачем я это сделала, Рун, – произнесла Лала жалостливо, впрочем не переставая сиять. – Растрогал меня, рассчастливил. И вот. Вдруг обняла. А ты и рад. Столько держал. Стыдно.

– Я о тебе плохого не подумаю, солнышко, – заверил Рун мягко. – Я тебя уже хорошо знаю. Природа есть природа. У тебя она такова. Ты от чистого сердца всё делаешь. Без злого умысла, без дурных мыслей. Может, иногда ошибаешься в чём-то. Но мне бы не хотелось считать то, что произошло сегодня, ошибкой. Это был твой дар. Дар доверия. Считая его ошибкой, ты его как бы отнимаешь.

– Ладно уж, – вздохнула Лала. – Что сделано, то сделано. Так-то оно даже романтично. Трогательно очень. Просто стыдно. Я свою награду получила сполна. Столь сильно голова у меня не кружилась давно. Вот это запылал.

– Ну, ещё бы, – усмехнулся Рун.

– И нежный такой до сих пор. Приятно.

– Что, раньше был не нежный?

– И раньше был, – исполнено чувств приязненных молвила Лала.

– Прошла хоть голова? – осведомился он аккуратно. – А то как есть пойдём.

– Немножко прошла, львёнок. Наверное уже удержусь на крылышках. Знаешь, Рун. Я сейчас наконец поняла. Двойственность постыдности своей природы. Раньше всё гадала, как так, одно и то же может быть и постыдным, и нет. В кроватке с тобой сейчас не стыдно, а дома у меня уляжся мы в мою кроватку, когда бы знали мама с папой, ужасно стыдно было бы. Знаешь, почему так, суженый мой?

– Понятия не имею, – честно признался Рун. – Почему?

– Есть многое такое, что стыдным становится только когда оно на виду. Ну вот как ты моешься или переодеваешься. Когда тебя никто не видит, это ни капельки не стыдно, а коли увидят чужие, так