Когда дикарка подошла вплотную и вскинула короткое копье, ее убило обширное кровоизлияние в мозг. Она рухнула к ногам Моргана, не издав ни звука, с перекошенным ртом и наполненными кровью склерами. Черный Пилигрим остался к этому безучастным. Он продолжал с улыбкой смотреть на северо-восток, туда, где след проехавшего транспортера исчезал в сумраке ночной пустыни.

Он рассмеялся — звонко и по-детски беспечно, подставив лицо ночному ветру. Его ждала новая ответственная миссия, возможно самая важная за всю его бесконечную жизнь. Он жил, чтобы служить порядку. Во вселенной все должно находится в строгом соответствии. Вселенная не терпит избыточности или пустоты. Если где-то появляется провал, он неизбежно будет заполнен, а если в каком-то месте обнаружится уродливая коряга посреди идеально-вспаханного поля, всегда найдутся подходящие кирка и лопата. В обязанности Моргана Флойда Гаррисона входило корчевать пни. Окружающий его мир обречен и на всех парах мчится к своему неизбежному финалу. На то, чтобы выполнить работу, осталось совсем мало времени.

Морган приложил руку к голове и услышал внутри голоса Троих. Он не понимал их истиной природы и даже не знал, насколько они реальны, но каждому из них он дал подходящее имя. Первый — Змей, сосредоточие древней мудрости и вместе с тем лжи и искушения. Второй когда-то звался Иудой — навеки проклятый. Изменник. Третий не имел имени, и в этом заключался свой потаенный смысл. Лик Третьего черен, тверд и непроницаем, как глаза самого Моргана. Третий олицетворяет Смерть.

Вечный человек поправил на плече ремешок видавшей виды походной сумки и не оглядываясь зашагал в темноту, по следу, оставленному вездеходом.

Рассвет застал Линн в кресле водителя. Пепельный рассвет подкрался незаметно. Заря спряталась в тусклом мареве, повисшем в глубине пустыни. Сторожевой кряж уже показался вдали — темная полоска над северным горизонтом, похожая на отдаленный фронт грозовых облаков. Но до него оставалось не менее сорока часов ходу.

К утру Линн настолько измучилась, что временами засыпала прямо за штурвалом. Почти сутки на ногах вымотали ее до предела. По счастью, вездеход не отличался маневренностью, а для того, чтобы изменить курс, требовалось приложить немалые усилия. Даже лишившись управления на несколько минут, машина продолжала катиться на северо-восток со скоростью около двадцати миль в час, взрыхляя гусеницами сыпучую поверхность пустыни.

Линн приподняла веки и рефлекторно зажмурилась, как сова, на которую посветили фонариком. Она в очередной раз ненадолго вырубилась. Линн протерла лицо и первым делом бросила взгляд на свою изуродованную руку. Кончики пальцев, выглядывающие из-под бинтов, приобрели темно-красный оттенок. Дурной признак. Не верилось, что еще вчера, в это же время, ее кисть была здоровой, гибкой и сильной. Казалось, прошли годы. Теперь от нее словно отрезали половину. Одноруким не место в строю. Как прикажете управляться с техникой и оружием, если она едва может расстегнуть ширинку? Период выздоровления может занять многие недели, а то и месяцы. Или она вообще потеряет левую руку. А если воспаление перерастет в сепсис...

«Хвала богам, что не правая», — подумалось ей, но это выглядело как неуклюжая попытка обмануть себя. Не за что ей благодарить богов. Ни беспомощных младших богов ее родины, ни того неведомого единого Бога, о котором постоянно рассуждал Жар. Даже жалкие крохи удачи пришлось выцарапывать у судьбы с боем, расплачиваясь потерей нравственных ориентиров и кусками собственной плоти.

Килар тронул ее за плечо, и Линн от неожиданности вздрогнула.

— Пора сделать привал, — Голос Странника показался ей осипшим и утомленным. Его тоже окутывал запах болезни. От тела исходил жар, как от печки. — Ты вела всю ночь. Теперь отдохни, а потом обсудим наши планы на будущее.

— Чепуха! Ты уже давно принял решение! — Получилось грубовато, но иначе она сейчас не могла. — Интересно, где ты приобрел эту дерьмовую привычку: думать за других. Кто тут старший офицер — ты или я?

— Кажется, мы с тобой говорим о разных вещах. — Килар отказался принимать ее словесный вызов. — Будет лучше, если ты поспишь хотя бы часа четыре, а лучше шесть или восемь. Кроме тебя этот тарантас вести некому. Если свалишься от истощения, мы еще долго будем танцевать лезгинку на горячей сковороде. А может останемся тут навечно, и какие-нибудь песчаные черви обгложут наши сухие косточки.

— Все равно ты много на себя берешь.

— А, по-моему, в самый раз.

Сквозь коридоры гаснущего сознания прокатилась волна раздражения, идущая от пошатнувшихся основ ее личности. И в тоже время ей захотелось истерически расхохотаться прямо ему в лицо. Линн отогнала прочь то и другое. Ей пришлось не сладко за последние дни, но она не обязана вести себя как истеричная дура.

Усталость наваливалась на нее со всех сторон, и теперь это была уже не временная слабость, которую можно побороть с помощью самовнушения. Казалось, ее тело весит вдвое, а то и втрое больше, чем несколько часов назад. Она как будто тащила за спиной торбу, набитую чугунными болванками. Рассудок нашептывал Линн, чтобы она перестала сопротивляться и заснула прямо здесь, сию же минуту, пока под ней есть удобное сидение из синтетической кожи, а за спиной — мягкая спинка, на которую можно опереться. В противном случае она рискует споткнуться о пустое место. Она упадет и разобьет себе рожу о землю. Линн поняла, что вот-вот потеряет сознание.

Она остановила машину в ложбине между двумя высокими дюнами. В наступившей тишине голова закружилась сильнее. На миг Линн потеряла точку опоры, как будто ее сначала раскрутили, а потом скинули в яму. Кусочек выглянувшей из-за горизонта Пальмиры обжег ее зрительный нерв как раскаленная головня.

Потом она тащилась через десантный отсек к кормовому люку, и Килар поддерживал ее за плечи. Грей Арсис и Ламберт Коль, привязанные веревками к сидениям, казались ей безликими пластиковыми манекенами. Их осуждающие взгляды ничего для нее не значили. Робинс лежала на боку, лицом к стене со связанными за спиной руками и спутанными ногами. Было непонятно, спит она или бодрствует.

Линн выбралась в неподвижную атмосферу пустыни. Время и пространство гудели вокруг нее словно линии электропередач. Мир состоял из гула и тишины, слившихся в одно целое. Линн понимала, что это взбаламученная кровь гудит в голове, а время и тишина вообще не могут звучать. Но она уже не отличала бред от реальности, как будто в мозгу рвались последние нейронные связи. Рассвет