на чем свет стоит. Вот истеричка, в кои-то веки человек к ней по-доброму отнесся, помощь предлагает…

– Извини, – раскаялась она. – Просто накопилось за день.

– Это ты меня извини…

Степан стоял и просто смотрел на нее, и Анна почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

– Отвернись, пожалуйста, – попросила она. – Я сейчас сниму джинсы, и мы полюбуемся на мои боевые раны.

Последние слова она произнесла помимо воли, будто и не она вовсе это сказала…

Степан послушно отвернулся к окну.

– Готово, – Анна присела на кровать и вытянула ногу.

Он принялся внимательно изучать ее коленную чашечку, потом достал из сундучка ватный тампон и йод. Анна сидела тихо, боялась взглянуть ему в глаза, опасалась, что он прочтет в них совсем не то, что ей хотелось бы… Его руки так нежно прикасались к ней, что голова начала кружиться.

– Тебе не больно? – Степан осторожно обработал ссадину йодом.

Анна нарочито бодро ответила:

– Нет, совсем нет.

– Это хорошо, значит, уже заживает, – он подул на колено. – А до свадьбы точно заживет.

– Да уж… хотелось бы, а то жениху ведь не объяснишь.

– Больше нигде нет увечий? – Степан тянул время, понимая, что пора уходить, но не мог заставить себя встать.

– Нет, больше нигде.

– Подожди, кажется, еще одна царапина… вот тут, слева. – он наклонился и осторожно провел пальцем по ее шее. – Вот наглая ветка, добралась и сюда. Хорошо не воткнулась, кожа здесь очень нежная. Тебе повезло.

Лицо Степана оказалось совсем близко, Анна вдохнула дурманящий аромат его волос и прислушалась к дыханию, тяжелому, прерывистому.

– Выше подними подбородок, я смажу йодом, – голос его стал хриплым.

Она подчинилась, запрокинула голову и вздрогнула, почувствовав жжение.

– Тш-ш-ш… сейчас пройдет. – Он подул на ранку и обхватил Анну за плечи, его глаза, ставшие вдруг огромными, зовущими, блуждали по ее лицу.

Уже не сомневаясь в том, что последует дальше, она испуганно накрыла ладонью его губы – сухие, горячие, они чуть двигались, словно что-то беззвучно шептали.

Степан замер. В его взгляде Анна прочла вопрос и, вместо того, чтобы оттолкнуть, сама ужасаясь тому, что делает, опустила руку.

В следующую секунду он взял ее за волосы, властно притянул к себе и жадно впился в ее так и не попросившие о пощаде губы. Анна хотела вырваться, но он держал ее крепко, однако скоро, как бы опомнившись, выпустил, посмотрел вопросительно. Но она не отпрянула, не выразила протеста, и по ее затуманившемуся взгляду Степан понял, что смятение уходит, уступая место чему-то новому, чего он раньше не видел, но надеялся.

Он потомил ее еще немножко, потом бережно опустил на подушки. На этот раз его поцелуй был нежным и одновременно страстным, и длился долго… и Анна уже начала задыхаться, но ничего так не желала, как продлить его еще… до боли, до обморока, до полного удушья.

Чувствуя, как по телу разливается огонь, она и не заметила, что ответила на его призыв и вся подалась навстречу, и тогда Степан удвоил напор – его язык настойчиво овладел ее ртом, и сердце забилось так сильно, будто пробивало ее грудь насквозь…

А дальше все произошло как-то само собой…

Он стал стягивать с нее рубашку и в нетерпении рванул так, что пуговицы брызнули на пол, белье полетело туда же. Анна тоже не осталась в долгу и, увидев его без одежды, мускулистого, подтянутого, совсем потеряла голову – все преграды разом рухнули, с нее будто слетела скорлупа сомнений и страхов, она забыла о «вчера» и не думала о «завтра», вся была здесь – и свободна.

Они катались по кровати, и его руки и губы были везде, разжигая ее все больше, они уже не спрашивали, не просили, а требовали безотказного подчинения… и это ей нравилось, она и сама целовала, кусала, и бог знает, что делала. Желание ее было настолько нестерпимо острым, как будто к виску приставили пистолет и жить осталось секунду или две, и нужно успеть вобрать в себя, испытать все, о чем мечталось и бредилось, и отдать все, что накопилось.

Ее тело оседало под его тяжестью, плавилось как воск, его руки лепили из нее то тигрицу, то голубку… Кровь ее закипала, требовала любви еще и еще, и, наконец, взрывалась, распадаясь в пену. Ее стоны возбуждали Степана, он кидался на нее с новой силой, боялся, что разорвет на части, но сдерживать себя уже не мог.

Анна опять погружалась в раскаленную лаву, потом снова взлетала и парила, парила…

Глава 26

Было пять часов утра.

Завернувшись в банный халат, Анна сидела в глубоком кресле возле кровати. Минут двадцать назад она проснулась в холодном поту, и чтобы опомниться, ей срочно понадобился горячий душ.

А приснилась ерунда какая-то…

Будто Анна была Екатериной Великой, но в наше время. В длиннющем платье, в корсете, в напудренном парике и в съехавшей набок короне скакала верхом на осле по Тверской, а за ней на джипе гнался индийский монах с разрисованным лицом и красными бешеными глазами. Он то и дело метал в нее кривые кинжалы, и она, чтобы уклониться от них, пришпоривала непослушное животное, заставляя его маневрировать.

Потом она вместе с ослом перенеслась через кремлевскую стену и оказалась почему-то в непроходимых индийских джунглях. Но свирепый монах и там преследовал ее, пытаясь зарезать. Тесный корсет не давал ей дышать, пышная юбка опутала ноги, но Анна боролась, кричала и отбивалась от него чем попало, то собственной туфлей, то вдруг непонятно откуда взявшейся сковородкой.

Потом джунгли исчезли, и она снова оказалась в современной Москве, в Кремле. И монах снова гнался за ней, и она удирала от него, только на этот раз в инвалидном кресле, оно было старым и ржавым, колеса лязгали и заедали…

А на Царь-пушке сидела Алена, смотрела на нее грустными глазами и повторяла:

– Это из-за тебя я осталась сиротой, из-за тебя!

А потом она плакала и просила отдать этому монаху Бхаласкар.

В общем, полный бред, просто горячка белая!

Очнувшись, Анна машинально ощупала свои волосы, чтобы убедиться, что они не напудрены и на голове нет короны.

– Если так пойдет, то полиция еще поборется за мою персону с сумасшедшим домом, и неизвестно кому я достанусь, – ужасалась она, стоя под душем. Капли отрезвляюще барабанили по коже, мерный звук падающей воды успокаивал, и она постепенно пришла в себя, отвлеклась от кошмара, и в голове стали вспыхивать словно молнии фрагменты того, что происходило в спальне до…

И все-таки права она была.