Наблюдать за вельможами — все равно что за хищными птицами, слетевшимися к добыче. Эти жадные взгляды из-под полуопущенных век, эта явная готовность ударить и отскочить. Знать бы еще, что их так привлекает. Слухи? Интриги?

Придворные собираются группками, словно куры в монастырском дворе, нашедшие гнездо слизней. Дамы выглядят элегантными и очень собранными, точь-в-точь как мадам Иверн. Не все они одинаково хороши внешне, но держатся одинаково: смело, раскованно, целеустремленно. Каждая словно кричит: «Заметьте меня!»

— Ладно, к делу, — бормочет Дюваль. — Перво-наперво я представлю тебя тайным советникам, чтобы ты случайно кого-нибудь из них не убила.

Я отвечаю:

— Если на то будет прямая воля Мортейна, господин мой, то о какой случайности речь?

Он повторяет:

— Даже в этом случае непременно посоветуйся с герцогиней!

И ведет меня туда, где чуть поодаль от прочих стоят двое немолодых мужчин.

Не составляет труда угадать, кто это такие. Тот, что справа, в целом напоминает медведя, а стоит так, словно не покидал седла две недели подряд: уж верно, это капитан Дюнуа. От него исходит такая спокойная сила, что я сразу проникаюсь безоговорочным доверием к этому человеку. Я даже вынуждена напомнить себе, что подобному чувству не место в затеянной нами игре.

Другой мужчина повыше ростом, у него седоватые волосы и полный рот крупных желтых зубов, что делает его похожим на ревущего во всю глотку осла. Это, наверное, маршал Рье; он озирает зал с видом человека, давно и прочно уверенного в своей правоте.

Капитан Дюнуа тепло здоровается с Дювалем, тогда как Рье, наоборот, досадует и даже не пытается этого скрыть.

— Выбрал же ты времечко, чтобы исчезнуть, — бросает он резко.

Дюваль не опускает перед ним глаз:

— Нипочем не уехал бы, знай я, что кто-то здесь объявит державный созыв, пойдя против воли сестры!

Взгляд маршала тверд.

— Бароны имеют полное право на то, чтобы к ним обратились и объяснили положение дел. И чем раньше, тем лучше.

Я смотрю на Дюваля. Следует ли из этих слов, что созыв объявил именно маршал? Если да, на нем должна быть метка, но я ничего не вижу. Дюваль делает шаг вперед:

— Так это вы созвали баронов?

— Забываешься, Дюваль, — холодно и отстраненно бросает вельможа. — Тебя, бастарда, терпят здесь только ради сестры. У тебя нет ни голоса, ни даже места в совете. Кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывался?

И, не дожидаясь ответа, он поворачивается и уходит.

Капитан Дюнуа довольно долго смотрит ему в спину, потом снова поворачивается к Дювалю:

— Ты что, нарочно вывел его из себя?

Дюваль раздраженно качает головой:

— Нет, просто у него колючек, куда там ежу!.. Ты-то как думаешь, это он созыв объявил? Поэтому и взбесился?

— Да нет. Скорее, он сердится оттого, что баронов созвал кто-то другой, причем сделал это не только через голову Анны, но и, что важнее, через его собственную!

— Канцлер Крунар отсутствовал при дворе почти так же долго, как и я сам, — рассуждает Дюваль. — Значит, остается мадам Динан, больше вроде как некому! Но зачем? Хочет вынести на обсуждение брачное предложение своего сводного брата? Но она не может не знать, что Анна ему непременно откажет. Что она собирается выгадать от созыва?

Капитан Дюнуа пожимает плечами:

— Может, все задумывалось ради того, чтобы продемонстрировать нашим французским друзьям силу баронства, сплоченного вокруг молодой государыни?

— Французским друзьям? Сказал бы лучше, французской чуме, — бормочет Дюваль. — Ну что, пойдем поприветствуем вельможного паразита?

Дюнуа с поклоном отказывается:

— Ты уж прости, но у меня нет охоты смотреть, что из этого выйдет.

Он отходит прочь, и Дюваль шепчет мне на ухо:

— Если увидишь на французском посланнике метку, можешь прикончить его хоть прямо сейчас. Все меньше возни!

Радуясь, что совсем скоро, быть может, придется сослужить службу Мортейну, я иду с Дювалем в дальний уголок зала, где, точно жирный бурый паук, терпеливо ждущий мух в раскинутой паутине, сидит французский посланник. Впрочем, внешне он совсем не похож на паука. У него длинное лицо с острыми чертами, а кругом льстивым роем вьются придворные. Он никак не показывает, что заметил приближение Дюваля, но взгляд, направленный на нас, цепок и пристален.

Мы подходим, и при виде моего спутника окружение француза точно ветром сдувает.

— Вы еще здесь, Жизор? — спрашивает Дюваль.

Он даже не притворяется вежливым, и это удивляет меня. Я-то думала, медоточивые речи в обычае при дворе!

Французский дворянин разводит руками и спрашивает:

— А где же мне еще быть? Я ведь довожусь юной Анне опекуном!

— Анна не нуждается в опекунах, — возражает Дюваль. — Вы здесь блюдете интересы своей страны, и только, а на герцогиню вам наплевать!

Это изрядная резкость, но Дюваль выдает ее почти весело. Словно сметает раскинутую посланником паутину.

— Ах, Дюваль, что за нелепая подозрительность.

Глаза Дюваля суживаются:

— Ну да. Как говорил волк, принюхиваясь под дверью.

Пока он таким образом отвлекает Жизора, я пристально разглядываю француза, ища метку. Увы, на нем ничего! Ни тени, ни пятнышка!..

Когда же он наконец обращает взор на меня, я удивляюсь цвету его глаз. Они такие зеленые! Посланник без большого интереса окидывает взглядом мою фигуру, но в остальном я для него словно бы не существую. Чувствую, как под моей ладонью на руке Дюваля вздуваются мышцы. Он косится на меня, но я чуть заметно качаю головой. Он явно разочарован.

Жизор и не подозревает, что миг назад мы вели безмолвный разговор о его жизни и смерти. Он спрашивает:

— Я слышал, Анна получила письмо от императора Священной Римской империи. Не просветите ли меня, что он написал?

— Полагаю, — отвечает Дюваль, — это касается только императора и ее.

Он говорит ровным голосом, что плохо соответствует неистовому напряжению мышц.

— Ошибаетесь, — говорит посланник. — Если речь идет о помолвке, воспрещенной французским престолом, это нас очень даже касается!

Я бросаю на Дюваля взгляд из-под ресниц. Понимаю, что это блеф, и гадаю, станет ли Жизор продолжать. И он продолжает:

— Я считаю своим долгом напомнить вам о договоре Ле-Верже. И о том, что юная Анна еще не коронована в качестве герцогини!

— Это лишь формальность, — отвечает Дюваль. — И кстати, одно из положений договора, на который вы так любите ссылаться, гласит, что она сохраняет за собой герцогство и всю полноту власти над ним.