– Мистер Рид звонил, чтобы сообщить… гм… рассказать, как дела у Кейси, – говорит папа. – Они надеялись, что будет какой-то прогресс…

Какой-то прогресс.

В смысле, хоть какие-то признаки того, что Кейси ещё там, внутри своего тела.

– Родители Кейси много думали о том, что было бы для неё лучше, – перебивает мама.

А мне ужасно хочется, чтобы время замедлилось, чтобы мамины слова не могли сорваться с её губ.

Но она продолжает:

– Мистер Рид уже довольно давно считает, что Кейси стоило бы отпустить. И недавно он позвонил, чтобы сказать… О, Итан…

Её голос срывается.

– В конце концов миссис Рид с ним согласилась, – вступает папа. – Через несколько дней они отключат Кейси от аппарата жизнеобеспечения. Чтобы семья успела попрощаться. А это значит…

Я больше не слышу папиного голоса, не вижу гостиную и скрежещущего зубами мистера Рида. Вижу только, как падает Кейси. Вижу, как ранним утром она спит на соседнем сиденье в автобусе; как катается на скейте, а ветер треплет её светлые волосы; как летом, вопя от радости, раскачивается на тарзанке, а потом отпускает руки и прыгает в реку, подняв фонтан брызг; как Кейси, моя Кейси, улыбается, придумав самый лучший повод поспорить…

Кейси, Кейси, Кейси… Бесстрашная спорщица Кейси…

Лежащая на больничной койке, не в силах шевельнуться, рассмеяться, вздохнуть или даже просто подумать.

Всё ещё падающая.

Но осталось недолго.

И тогда слова, преследовавшие меня с тех пор, как мы уехали из Бостона, наконец-то станут правдой.

Это ты убил её, Итан Трюитт.

Мама стучится, но я не удосужился запереть замок. В руках у неё стакан воды и маленькая белая таблетка, в которой я узнаю снотворное. Я иногда принимал его по ночам после трагедии. Оно притупляло тысячи вонзившихся в моё тело иголок, оставляя лишь тупую ноющую боль в животе.

– Не надо, – мычу я в подушку.

Это моя боль. Я должен её чувствовать.

– Ладно. Тогда хоть воды оставлю. Что-нибудь ещё принести? Может, поесть?

– Я устал, – вру я. – И спать хочу.

Но мама не понимает намёков. Она входит в комнату, садится на край кровати.

– Знаю, мы уже об этом говорили, – шепчет она. – Но ты должен помнить, что это не твоя вина.

– М-м-м…

– Хочешь, я позвоню доктору Горман?

– Нет.

– Скоро Кейси перестанет страдать, Итан. Она будет где-то ещё. В лучшем мире. – Мама тянется ко мне, поправляет волосы на лбу.

Я отворачиваюсь. Не могу сказать ей, о чём думаю. Сказать, что отчасти завидую Кейси, потому что она скоро перестанет страдать, а боль от её ухода останется со мной навсегда. Что она, может, и будет где-то в лучшем мире, но тот мир, в котором она меня покидает, станет без неё немного хуже.

– Прости, дорогой, мне нужно помочь подготовить дом к приходу «Анастасии». Она должна добраться до нас завтра к обеду. Потом зайду тебя проведать. Крикни, если что-нибудь понадобится.

А я вижу только болото, рябь воды, заросли тростника, свисающий с деревьев мох… Всё это такое дикое, свободное… И живое.

Должно быть, мне всё-таки удалось заснуть, поскольку, когда мои глаза снова распахиваются, болото выглядит мрачным и тусклым, словно прикрытым траурной вуалью. Часы у меня на тумбочке показывают только 18:32 – слишком рано для такой темени. Наверное, всё дело в тучах.

Или, предвещая уход Кейси, из этого мира исчез весь свет.

Мама стучится трижды, прежде чем со скрипом отворить дверь.

– Итан? – зовёт она тихо. – Дорогой, к тебе Корали пришла.

Я рывком сажусь.

– Не обязательно спускаться, если не хочешь. – Нос у неё по-прежнему красный, волосы спутаны. – Я сказала, что ты неважно себя чувствуешь.

– Нет. – Я спускаю ногу на пол и пробую встать. Пол шатается. – Я уже иду.

Как Корали посмела прийти? Как она посмела прийти сейчас? После того как игнорировала меня? После того как растрепала Сюзанне, что Кейси мертва? Что это я её убил?

Когда я прохожу мимо мамы, она удивлённо распахивает глаза, но молчит. Корали на диване в гостиной смотрит с дедушкой Айком и Родди новости. Услышав, как я спускаюсь, она оборачивается:

– Итан!

Я мотаю головой в сторону двери и рычу:

– На крыльцо!

Распахиваю дверь с таким расчётом, чтобы порыв ветра захлопнул её прямо за моей спиной и Корали пришлось потрудиться. Потом падаю на качели.

– Что-то случилось, Итан? – спрашивает она, присаживаясь рядом. Я отодвигаюсь. – Извини, что не позвонила и не зашла. Просто…

От звуков этого голоса в душе разгорается пламя гнева, его жаркие языки лижут мою шею, щёки.

– Не хочу ничего слышать, Корали. Хватит уже вранья, – перебиваю я. И, даже не обернувшись, не отведя глаз от пикапа дедушки Айка, слышу в её голосе смущение.

– В-вранья? Ты это о чём?

Мой натужный смех больше напоминает карканье.

– Я знаю, что ни в каком интернате ты не училась. Что Адина тебе не мать. Что весь твой трёп – враньё. – Я изо всех сил стараюсь не сорваться, чтобы не услышала мама. Мне нужно выплеснуть свой гнев.

А его у меня много.

– Слушай, Итан, не знаю, кто тебе что наговорил, но ты не думал, что это он врёт? Ты вообще мне доверяешь? – В голосе Корали тоже слышны сердитые нотки.

– Тебе? Доверять тебе? – вскакиваю я и, не успев задуматься, заглядываю прямо в глаза потрясённой Корали. – Я тебе доверял! Таскался за тобой! Верил в нелепую лапшу, что ты мне навешала! Пока Сюзанна не сболтнула, что ты растрепала ей всё о Кейси. Ты ей… ты ей сказала, что Кейси умерла. И теперь она умрёт! Как ты сказала, так и будет!

Но, обвиняя Корали, я уже чувствую, что не прав.

Кейси умрёт не потому, что так сказала Корали. Корали ведь не первая, кто это сказал.

Всё вокруг снова затуманивается. Лицо Корали исчезает, а за ним исчезают крыльцо, подъездная дорожка, пикап. Обжигающе горячие слёзы льются у меня из глаз, растекаются по лицу, и я слышу, как к завываниям ветра присоединяется мой собственный вой.

Дверь распахивается, кто-то втягивает меня внутрь. Корали что-то кричит вслед, но я успеваю расслышать только «прости», а потом дверь снова захлопывается.

Мои плечи обхватывает крепкая рука, тащит меня вверх по лестнице.

Совсем как в Бостоне в тот день, когда я последний раз пытался сбежать.