– Ее величество, сир?

Жакар кивнул. Он все еще не пришел в себя от пережитого ночью кошмара. Наймит аккуратно вырезал семечки и положил их на край тарелки. В его золотистых руках с безупречными розовыми ногтями даже семечки выглядели аппетитными.

– Яблочные семечки, сир, содержат цианид в естественном виде. Он содержится также в косточках вишен, абрикосов, в водорослях, в льняном семени. Начните прямо сейчас, попробуйте. Убедитесь сами, вкус отменный. Подобный горькому миндалю. Кстати, горький миндаль сам по себе мощное…

– Мне говорили, – раздраженно перебил его Жакар.

Наймит пододвинул королю тарелку, заложил руки за голову и откинулся на спинку стула.

– Как вы намерены поступить с герцогом, ваше величество?

Король оценил вопрос. На первый взгляд, Наймит не принял всерьез случившееся, но за завтраком все обдумал и сделал выводы.

– Пока не знаю. Каков ваш совет?

– Мой совет таков: не наживайте еще одного врага. Иначе вы об этом пожалеете.

За дверью послышались недовольные голоса. Местные «жаворонки» желали тоже приступить к завтраку, однако Бенуа получил строжайший приказ: никого не впускать, пока король беседует с новым советником. Наймит продолжал, будто ничего не слышал:

– Дайте ему понять, что считаете его виновным, но не карайте. Отравление королевы – трагедия. Но и злую случайность можно обернуть себе на пользу, поставив герцога на место. У вас появился козырь. Отныне вы ему открыто не доверяете, и у вас есть на то все основания. Неплохой предлог, не правда ли, сир? Лучшего и желать нельзя. Герцог захочет заслужить ваше расположение. Сейчас преимущество на вашей стороне. Помучайте его, но не слишком долго. Никогда еще вы не были в такой сильной и выгодной позиции. Воспользуйтесь ею, чтобы изменить условия немыслимого кредита.

– И что вы знаете о кредите, Наймит?

– Ровно столько, сколько знают посетители портового трактира, сир.

Жакар недовольно засопел.

– А что делать с графином? – спросил он с отвращением.

Вместо ответа Наймит осушил одним глотком стакан с отравленной водой. Позже он поплатился за эффектное представление сильнейшей головной болью, зато принял утреннюю дозу цианида и добился полнейшего доверия короля.

25

Путь от дворца к башне Дордонь, и в хорошую погоду долгий и трудный, посреди ночи под проливным дождем стал мучительным испытанием. Башня стояла на берегу реки, на границе между Центральной провинцией и Северным плоскогорьем. После того как реставрационные работы приостановили, природа вступила в свои права, и единственная дорога к башне вновь заросла колючками. Река здесь слишком бурная, так что подплыть на лодке не представлялось возможным. Оставалась только Мучная дорога, оставшаяся с тех времен, когда башня еще была мельницей и мост соединял берега реки. Дорогу эту мало кто знал, еще меньше нашлось бы охотников переходить реку вброд посреди зимы. Жакар никогда не позволил бы Эме познакомиться с Эсме, но не сыскал другой попутчицы, что доставила бы вдову к месту назначения.

Из конюшни выгнали всех конюхов. Двор фермы обезлюдел. Выходы в сад и в коридоры перекрыли, чтобы отъезд Дамы жезлов прошел без свидетелей. Исключением стал Бенуа, его приобщили к тайне высших сфер и наделили особыми полномочиями: несколько недель он таскал Эме ночью объедки с королевского стола и выносил ее ночной горшок. Мажордому не нравился ни вид, ни запах государственной тайны. Так что нет ничего удивительного, что он торопился сбыть Эму с рук.

В тишине дворца ключи на связке звенели, как цимбалы. Бенуа миновал королевское хранилище воды, прошел мимо бассейна и направился прямиком к тоннелю, по которому, как нетрудно догадаться, убегал Тибо со своими спутниками в тот роковой вечер. Подземный переход казался Тибо возможностью спасения, Жакар сделал из него тюремную камеру для заключенной. Из-за низкого склизкого свода Эма не могла даже выпрямиться во весь рост. Кругом только тьма и сочащиеся водой ледяные стены.

Эма лежала, сжавшись, подобрав ноги, как младенец в утробе. Блез замечал, что от ночи к ночи ей все хуже и хуже. Мускулы слабели, кожа покрывалась коростой, волосы росли клоками на обритой голове: эмбрион готовился переселиться в мир иной.

Бенуа дотронулся до нее. Ледяные иголки пробежали по телу Эмы, вывели из состояния дремоты, но не прояснили сознания. Рука? Человеческая рука? Чья? Бенуа? Что делал Бенуа на палубе во время бури? Откуда песок повсюду? Пошел дождь из черепах. Из крабов. Из шипов. Очень холодных. Разве она спала? И Бенуа тоже спал? Или им снился один и тот же сон?

Бенуа понятия не имел, как справиться с аморфной массой, в какую превратилась двести шестьдесят восьмая. Он с трудом ее распрямил, потом, чувствуя величайшую брезгливость, взвалил на плечо и отнес в конюшню. Эме было плохо. И очень больно. От ледяных иголок. Она стонала. Извивалась. И Бенуа едва удерживал ее. В конце концов он перекинул Эму через седло коня, стоявшего во дворе, где ждали Эсме и два мушкетера. Эсме, убедившись, что Эма больше похожа на мешок с мукой, осторожно привязала ее к спине Горация. Чужие руки… Зачем ее все время трогают? Эма заплакала.

– Без теплой одежды она закоченеет до смерти, – заметил один из мушкетеров, приподняв воротник собственного плаща.

– Мы укутаем ее в меховой плащ мажордома, и все обойдется, – решила Эсме и указала на подбитое красным мехом одеяние на плечах Бенуа, которым он так гордился.

Бенуа в ужасе огляделся вокруг, ища хоть какого-нибудь работника, который смог бы отдать свою шубу. Что угодно, только не его драгоценный плащ! Но двор опустел, он ведь самолично позаботился о том, чтобы не осталось ни единого лишнего свидетеля.

– Конь согреет ее своим теплом, – объявил он.

– Одного коня мало, – возразила Эсме, – нужен заячий мех.

– Хватит болтовни, посыльная! Немедленно в путь.

– Мажордом, – уперлась посыльная, – я получила приказ доставить эту даму живой до места назначения. Если она погибнет, что я скажу королю?

Бенуа вынужден был смириться. Король приказал спровадить узницу, не теряя ни минуты, и так, чтобы никто ничего не заметил. Не время затевать скандал. Он снял свой любимый плащ с такой гримасой отчаяния, будто заживо сдирал с себя кожу, и передал его Эсме, чтобы не приближаться к Эме.

– Теперь довольна? Все, проваливайте!

– Нет, еще сапожки.

Сил возражать у Бенуа не нашлось. Он стянул с себя лаковые сапожки с серебряными пряжками и с тоской смотрел, как посыльная натягивает их на грязные ноги Эмы.

Когда отряд скрылся из глаз, Бенуа, как ни странно, испытал глубочайшее облегчение.

Мерный шаг Горация понемногу возвращал Эму к реальности. Она вдыхала чудесный запах гривы, слушала стук копыт. Слегка приоткрыв глаза, увидела теплый свет в окнах дворца, черные силуэты башен и куполов на фоне лилового неба. Прощаясь, перед ней выстраивались декорации самых счастливых и самых ужасных сцен в ее жизни.

Однако мир для нее не ограничивался Краеугольным Камнем. Ей вспомнился рыболовецкий баркас,